Морин МакГауэн - Потерять и найти

Морин МакГауэн

Потерять и найти

Проснулся Джейк от тычка дубинкой в бедро. Что ж, случались пробуждения и похуже.

— Вставай, скотина, — рявкнули на него басом, и снова ударили, на этот раз выше. Прямо по рёбрам. «Проклятье. Очередное плохое начало очередного плохого дня».

— Тише, он спит. — Этот голос звучал мягко, будто бархатный. — Дай ему сесть.

Джейк приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на обладательницу чудесного голоса — несомненно, ангела, — но увидел только стену тёмно-синих штанин прямо перед носом.

Ангел, как же, держи карман шире. Двое полицейских, в форме современного покроя.

Даже в сумеречном свете он разглядел, что проснулся в своём веке. Что ж, хотя бы лежал не на сырой земле. Сегодня существовали и город Нью-Йорк, и парк, и скамья.

Джейк медленно отнял лицо от деревянных планок и поморгал, чтобы глаза раскрылись как следует. Солнце едва успело окрасить небо в розовый. «Двенадцать минут седьмого», — подумал он и проверил себя, бросив взгляд на запястье. Ошибся на минуту. И, хотя на его наручных часах не было маленького окошечка с датой на месте цифры три, он знал, что сегодня семнадцатое апреля. Вот только какого года?

Он попытался вздохнуть и поморщился от рези в боку.

— Вам больно? — спросила женщина.

Не отвечая, Джейк поднял голову и посмотрел на неё. Высокая для девушки, пожалуй, всего на три-четыре дюйма ниже, чем его шесть футов два дюйма; тёмные волосы, собранные сзади и почти полностью спрятанные под фуражкой, не скрывают бледной кожи, сияющей в розовых лучах рассвета. Симпатичная… если бы не форма.

Очевидно, борцам за права женщин удалось кое-что изменить. В его дни девушки улицы не патрулировали.

Ха. «Его дни». Эта фраза теперь ни хрена не значила. У него не осталось ни времени, ни жизни — только место и один день, который приходилось переживать снова и снова.

— Что это за фигня у тебя на лице? — Мужчина ударил дубинкой по скамье и показал на цветок, который, как знал Джейк, нарисован у него левой щеке перламутрово-синей подводкой для глаз, и ею же — три слезы на правой. Стойкие, не хуже татуировки — сколько ни оттирай кольдкремом, больше чем на сутки не сотрёшь.

— Псих шизанутый! — не унимался коп.

— Эй, — женщина бросила на напарника осуждающий взгляд.

— Поднимайся, красавчик. Пойдёшь с нами, — проигнорировал тот её.

Омерзительный тип. И не то чтобы непривлекательный. Внешность «настоящего мужчины»: квадратная челюсть, чистая кожа — женщинам такие нравятся. Однако стоял он, слишком широко расставив прямые ноги, выпятив подбородок, держа руку одну руку на пистолете, а другую — на дубинке: отталкивающая поза ублюдка, упивающегося властью. Из-за таких уродов хиппи и «чёрные пантеры»[1] и называли копов свиньями.

Напарница ему что-то тихо сказала, и он, хмыкнув, отошёл на шаг. Женщина напоминала Джейку кого-то, но кого?

В голубых глазах промелькнула искра сочувствия, когда она протянула ему карточку:

— Вот список приютов. Вы не можете спать здесь.

Джейк не взял карточку:

— Но я же спал.

Коп кинулся было вперёд, замахнувшись для удара, но женщина преградила ему путь:

— Пойдём отсюда, он никому не причиняет вреда. Да и смену уже пора сдавать.

Пальцы мужчины сжались над рукоятью пистолета, ноздри раздулись.

— Ага, чудик не стоит трудов по оформлению задержания.

Парочка развернулась и пошла, тяжёлые чёрные ботинки затопали по бетонной дорожке. Надо было дать им уйти. Джейк не смог.

— Эй, Джон Уэйн, — заорал он им вслед, — кого ты обозвал чудиком? А сам бабе подчиняешься!

Мужчина, развернувшись, бросился на него с поднятой дубинкой.

Женщина кинулась за напарником, но Джейк оказался проворнее. Он увернулся от удара, сделал подсечку, нырнув копу в ноги, и они вместе покатились по сырой траве рядом с дорожкой. Джейку попало по спине дубинкой. Будут синяки, ну и хрен с ними. К утру пропадут. Всегда пропадали.

— Не двигаться! — завопила женщина.

Услышав щелчок предохранителя, Джейк спросил себя, кому же она проорала это — ему или своему напарнику. Да какая разница?

Джейк не сопротивлялся, когда мужчина перевернул его лицом вниз и прижал к траве. И когда тот надевал наручники, тоже — что толку? В тюрьме его по крайней мере должны накормить. И вообще, будет чем заняться.

Кара рассматривала бездомного, задержанного в Центральном Парке. Сейчас он сидел на металлическом стуле перед столом, который она делила с ещё тремя патрульными. Отправить Тони домой к жене, завтракать, ей показалось хорошей идеей: их разное понимание «борьбы с бродяжничеством» и так каждую ночь приводило к конфликтам. Кара была готова поспорить, что избавила напарника от очередного обвинения в превышении полномочий.

Задержанный вытащил из кармана пиджака белый носовой платок, с виду чистый:

— Не против, если я уберу с лица это художество?

И, не дожидаясь ответа, удивительно точными движениями стёр цветок — сначала лепестки, потом стебель. Потом так же безошибочно удалил слёзы с другой щеки. Даже без зеркала он точно знал, где находится рисунок. Закончив, скатал платок с синими пятнами в комок и выбросил в стоящую неподалёку мусорную корзину.

— Думаете, больше не пригодится? — спросила Кара.

— Не-а, он найдёт меня. — Бродяга улыбнулся, и её сердце пропустило удар.

Мужчина казался странно знакомым — должно быть, она уже видела его слоняющимся по парку, — но что-то не сходилось. Светлые волосы, свободно вьющиеся вокруг лица с бакенбардами, выглядели чистыми — слишком чистыми для того, кто привык спать на скамейках, — а золотистой щетине на подбородке и над верхней губой явно было не больше суток. Одежда, очевидно, родом из грошового магазина, куда её пожертвовал какой-нибудь доброхот… но и с ней тоже что-то казалось не так. Костюм в коричнево-бежевую клетку и горчичного цвета рубашка были хотя и мятыми, но чистыми и новыми — если забыть об их явной старомодности. Не чувствовалось и обычной вони грязного тела человека, живущего на улице. На самом деле, когда Кара снимала наручники, запах она ощутила приятный: свежий, чуть цитрусовый, с примесью здорового пота. А что насчёт этих рисунков в стиле хиппи, которые он только что стёр с лица?

Пора прекратить гадать и начать спрашивать.

— Как вас зовут?

Он поднял голову, и на неё уставились глаза цвета штормового океана.

— Джейкоб Реддик.

У неё перехватило дыхание.

— Так это вы? Мы знакомы.

— Поверьте мне, золотце, — он коротко хохотнул, — ни малейшего шанса.