Вивьен, сплошное недоразумение - Светлана Дениз
Ростом я тоже не вышла и в свои двадцать лет, казалась юнее, чем было на самом деле.
Вздохнув, я вошла в стылый коридор, подсвеченный масляными лампами и потерев ладони друг об друга, направилась к стряпчим, дабы перекусить.
Поела быстро, пихнув в рот пару сваренных в крутую яиц, хлеб с наполовину замороженным маслом и кипяток, сдобренный несколькими каплями согревающего эля.
Эль здесь являлся таким же ходовым напитком как в других землях Аквии, вайни, кава или взвар из ягод и плодовых. Ваннийцы, от него пьянели, только в том случае, если вливали в себя несколько литров. Мне хватило стакана, чтобы превратиться в свинско и забыть свое имя. Местные обсмеяли меня, посчитав мое невменяемое состояние очень забавным.
Я не была мстительной натурой, но не удержала свой, порой заносчивый и настырный нрав от пакости, облила двери домов умников холодной водой, после чего, замки замерзли. Пришлось немного попотеть, чтобы выбраться.
Ваннийцам было к этому не привыкать. Они обожали прилагать физические усилия, охотиться и мериться силой на различных турнирах, которые здесь проводились каждую седмицу. Драки с оголенными торсами, перетягивание каната, катание с горы на санях и охота на диких вепрей, была их страстным развлечением.
Тяжело вздохнув, будто собираясь участвовать в физической расправе, я нырнула за дверь. Порыв ветра был такой силы и колючести, что моментально припечатал меня по лицу хлесткой пощечиной. Сделав с усилием вдох в платок из ангоры, я поплотнее подтянула капюшон и что есть сил бросилась за ведрами, стараясь не растерять остатки тепла внутри вмиг содрогнувшегося тела.
Благо, мне повезло.
День выдался ясным. Сувар, словно насмехался. Касался задубевшего лица бесчувственными лучами, слепил глаза и создавал иллюзию тепла, коего тут не видели тысячелетиями.
У озера Эа, священного, между прочим, уже толкался народец у прорубей, набирая воду для готовки и мытья. Пришлось потоптаться на месте, подпрыгивая на левую ногу, в ожидании своей очереди.
Несмотря на мерзлоту, бесконечно снежные равнины, куски сине-голубого льда и хмурые горы, ваннийцы, были народом веселым, что нельзя было сказать обо мне, явной представительницы более теплых мест. Здесь я чахла и если дед хотел избавиться от меня, он делал все верно.
– Замерзла?
За моей спиной раздался голос, от которого меня передёрнуло. Подавив вдох сожаления, что в очередное жадное на радости утро, мое настроение подвергнется встряске еще большими недовольствами, я повернулась, тут же столкнувшись с щербатым ртом Гхона, местного ловеласа, считающего себя неотразимым. Конечно, он мог считать все что хотел, но я, в отличие от ваннийек, не видела и капли красы в лице, изъеденном бороздами, переломанном в прошлом носу и маленькими бесцветными глазами. Молодой человек, не был героем моего романа, но теплил в душе надежду, что я могла стать его судьбой и навсегда осесть в этом негостеприимном крае.
Мечтать он мог что угодно, пока я в душе тешила надежды о Винсенте.
– И вам доброго утра, Гхон. Решили осветить рассвет своим мужественным ликом?
Парень в миг зарделся от комплимента, показавшимся ему искренним. На моем лице, застыло что-то наподобие улыбки и никак не хотело менять свое выражение, по причине замерзания кожи.
– Знал, что ты пошла за водой и решил присоединиться.
Прищурившись, я сделал шаг вперед, мечтая, чтобы быстрее подошел мой черед. Мне дико не нравилось панибратство и фривольности в общении. Обычно в Аквии, переходили на сближение, только после обмена брачными чашами. Здесь же, плевали на все эти пересуды, вдолбленные в доме благородного воспитания, в котором я провела дюжину лет, впитывая как губка учения, труды и правила. Честно говоря, училась я средне, больше витала в облаках и усвоила материал поверхностно, кроме некоторых правил по манерам, которые вбивались с таким усилием, что впечатывались в память как отметины.
– Не хочешь прогуляться вечером?
От предложения я вздрогнула. Вечерами, когда температура опускалась до абсолютно не щадящих показателей, на улицу мог выйти камикадзе, либо
самоубивец.
– Нет, я буду занята, – проговорила я, не разжимая губ, дабы не впускать ледяной воздух.
– В питейной «Логово зверя», нам будет тепло, – весьма двусмысленно подмигнул Гхон, а я содрогнулась от отвращения, вмиг представив это свидание, с пропахшим элем парнем и вонючими мужиками, от которых будет разить потом и накидками из шкур. – Столик в углу, камин и сытный кусок мясца.
– Заманчиво, но воздержусь. На завтра у меня запланирована выделка шкуры, – ляпнула я первое что пришло в голову. Говорить о том, что я покидаю эти земли без зазрения совести, не стала, по причине какой-нибудь пакости от Гхона.
– Не знал, что ты такая рукодельная, Вив.
Этот парень терял балы к моему завоеванию, очень стремительно. Укороченным именем меня могли называть только самые близкие, но никак не он.
– Да, – кивнула я, – потом, у нас разделка туши каюна. Гликерия очень хочет унять мое любопытство, показать, где находится спинно-поясничная часть у животного и тонкий край.
– Я могу помочь.
– Не утруждайся, – махнула я заледенелой рукой и бросилась к проруби, плюя на безопасность. Черпнула воды, чуть не клюнув носом в воду, от которой поднимался еле заметный пар и быстро набрав два ведра, поплелась как гусыня к дому дядюшки.
– И все же, – не отставал Гхон, – если вдруг передумаешь, я буду в питейной сегодня после семи. С надеждой буду ждать.
– Надежде надо дать отдохнуть, прощай Гхон.
Проскрипев по снегу, я вышла на малолюдную улицу, припуская как можно быстрее и стараясь не расплескать драгоценную жидкость. Этот бестолковый каюн, даже не предложил мне помочь донести тяжелую поклажу, зато набивался на вечерочек вдвоем.
Идиот!
Этот разговор меня еще больше разозлил. Я влетела в ворота дома дядюшки Дедвика с выпученными от гнева и холода глазами.
– Эй, Герон, – гаркнула я старшему сыну Гликерии, который прохлаждался у загона с ваками и ковырял в носу, – быстро возьми у меня ведра! Что стоишь дуралей?
Я не стала изысканно выражаться, потому что это отношение к женскому полу в землях Ванн, меня порядком, коробило. Здесь считалась нормой тяжелая работа у женщин. Они воспринимались как равные мужчинам и делали точно такую же работу, как и обнаглевший мужской
