Тёмная Вестница - Винни Фред
А дальше всё покатилось легче и легче – я сдавала позиции в литературе, переставая яростно отстаивать правоту своих любимых книжных героев, и писала в сочинениях то, что учительница хотела там прочитать; сдавала позиции в математике, перестав допытываться, почему же это на ноль делить нельзя, кто запретил, и что случится, если я всё-таки однажды поделю; сдавала позиции в истории, перестав брать десяток учебников разных редакций от разных лет, и сравнивать мельчайшие отличия в формулировках. Я не помню точного момента, когда поняла, что это всё бессмысленно, просто однажды заметила, что перестала это делать, потому что сил оказалось меньше, чем возмущения окружающей несправедливостью.
Я окончательно сдалась в девятнадцать лет, незадолго до выпуска – точно по плану, моя наставница так сказала. Она пригласила меня на чай в свой кабинет, и полтора часа рассказывала обо всём моём обучении, листая папку с моими старыми контрольными и добродушно подшучивая над моими ошибками и категоричностью высказываний. Сказала, что очень довольна своей работой, и что я – один из лучших её проектов. Я не спорила, я вообще уже давно ни с кем не спорила, это всё равно ничего не меняло.
«Мама тоже не спорила. Я думала, она в принципе не умеет.»
На третьем этаже разбилась ещё одна ваза, я сделала музыку ещё громче, почти до боли в ушах – и всё равно слышала крики.
Вчера тётя привезла меня домой в новой машине, я видела её в нашем городе впервые в жизни – вонючий бензиновый монстр, тарахтящий, как ведро с гвоздями. Отвратительное изобретение техномира, заменившее наших мягких, умных лошадей. И разорившее мою семью.
Корпорация «Джи-Транс» пришла на нашу Грань, как те проклятые тропические бабочки, очаровывая трепетанием ярких крыльев, и оставляя после себя мёртвую пустыню, из которой выжали всё. Малого бизнеса в городе вообще не осталось, на каждой крохотной булочной теперь добавился логотип «Джи», и все были счастливы – новое оборудование из техномиров, новые материалы с дальних Граней, глобализация, интеграция, прогресс.
«Лошади в прогресс не вписались.»
Их нельзя проапгрейдить, перепрошить, разобрать и собрать, добавив новые детали – они для этого слишком живые и совершенные. А содержать огромные стада животных, не приносящих пользы, убыточно. Поэтому от них избавились.
Вчера, встретив меня в прихожей, мама попросила подождать в своей комнате и никуда не выходить, пока она за мной не пошлёт, потому что ей нужно со мной поговорить. Но я не послушала – плохая дочь, просто ужасная, разбаловалась в своей Академии Граней, разучилась слепому подчинению. Я решила, что пока она готовится меня принять в малой гостиной, я успею пробежаться до конюшни и увидеть своего Юриэльфейна, моё Белое Облачко, давно превратившееся в белый ураган – с этим конём никто не мог справиться, а мне было не нужно, я любила его без необходимости подчинить, и он отвечал мне тем же.
Но вчера я не вошла в конюшню, потому что увидела в центре двора огромную лужу крови и гору конских голов. Белой среди них не было, пока ещё.
Нервно хихикающий менеджер, стоящий рядом с палачом и отмечающий галочкой строки в документах, объяснил мне, что живодёрни и скотобойни переполнены, часть закрыли из-за несоблюдения санитарных норм, и теперь распоряжения по ликвидации выполняются на местах, а мясо везут сразу на комбинат. А я смотрела в его бумаги и искала там Юриэльфейна, и не могла найти, потому что строки расплывались перед глазами, и думала-думала-думала.
Дальше я почему-то не помню, в памяти был какой-то страшный провал, очень двоякий – мне казалось, я рыдала и ползала по земле, пытаясь зачем-то собрать лошадиную кровь и влить обратно в отрубленные головы, а слуги, видевшие всё со стороны, были уверены, что я вела себя предельно спокойно и уважительно, даже обаятельно.
Потом, вечером, уже после разговора с матерью, конюхи и любопытная кухарка, подсматривавшая из-за угла, рассказали мне на кухне, как ловко я надула менеджера, впарив ему на ходу сочинённую сказку про редчайшую породу сиреневоглазых и белых ларнских верховых, которых в мире настолько мало, что их цена стремится к бесконечности, и он мне каким-то образом поверил, не потребовав ни единого документа.
И моё Облачко не убили. Ему просто прокололи ухо и вдели красную бирку с криво нацарапанным «наименованием» и запредельно огромной «оценочной стоимостью». Завтра его увезут. А я теперь буду каждый день молиться Великому Создателю, в которого не верю, чтобы никто никогда не узнал, что мой Юри – обычный настолько же, насколько могут быть обычными довольно дорогие ларнские верховые, с единственной крохотной поправочкой – он болен. Его белая шкура и сиреневые глаза – генетическое отклонение, из-за которого у него проблемы со зрением и нахождением на солнце. Я на нём каталась только в сумерках, и только по очень хорошим дорожкам, потому что он плохо видел. Кроме меня, на нём не катался никто, потому что он никому не доверял настолько, чтобы бежать практически вслепую, а сил сопротивляться ему хватало – ноги, в отличие от глаз, у него были в полном порядке.
Когда мать за мной послала, я разговаривала с менеджером об автомобилях, он расплывался в улыбке и расхваливал иномирские новшества так сладко, как будто хотел мне их продать, а я слушала и улыбалась, мечтая вырвать его лживый язык.
Потом был разговор с мамой, которого я почти не помню, помню только ощущение бесконечно льющегося на меня страха и вранья. О том, что у нас «временные трудности», о папе, который «обязательно что-нибудь придумает», и о жизни, которая «со временем наладится». А если вдруг не наладится, то было бы прекрасно мне выйти наконец-то замуж, а то давно пора, двадцать первый год пошёл, того и гляди, засижусь в старых девах.
«Сказала вечная эльфийка, которая вышла замуж в сто сорок шесть.»
Я сидела молча и прямо, как привыкла за тринадцать лет в пансионе, и успела отвыкнуть за год в Академии Граней. Слушала, думала, ощущала стыд, презрение и парадоксальную гордость, за то, что могу просто сидеть прямо и молча, когда мир рушится мне на голову, и даже моя мама дрожит в истерическом ужасе, плохо скрываемом за оптимизмом.
Она отпустила меня отдыхать, предупредив, чтобы я не трогала красные бумажки, которые ещё понадобятся менеджерам для каких-то их менеджерских дел, и даже не думала распаковывать чемоданы, и ни в коем случае не срывала таможенные бирки, которые доказывают, что эти вещи были
