Лето, в котором нас не будет - Ефимия Летова
Это он так о бабушке?!
— Но учти, Хортенс останется со мной, и ты больше её не увидишь. Так что выбор у тебя есть. И не дай святой Лайлак, ты и завтра будешь ходить по дому с этим пожухлым лицом. Остынь. И забудь.
— Куда ты?! — взвыла мать, а я бросилась бежать прочь, уже не боясь темноты — врываясь в неё, как одержимая.
Подальше, куда угодно, только подальше от этого ужаса, которого просто быть не должно и быть не может! На секунду я замерла на лестнице, раздумывая о том, а не пойти ли в сад, в лес, не уйти ли вообще из дома, где мама плачет, а отец называет дом бабули «гадюшником», но быстро передумала — на такой безумный и решительный шаг моей смелости явно бы не хватило. Вместо того, чтобы спуститься на первый этаж, где была опасность столкнуться с отцом, я начала подниматься наверх.
Четвёртый этаж пустовал всегда, сколько я себя помнила. Все четыре комнаты были закрыты, ключи хранила наша экономка Руста, но в самом конце коридора у окна стоял маленький диванчик со стопкой декоративных, любовно вышитых матерью подушек. Именно на нём я собиралась посидеть, попробовать убедить себя в том, что подслушанный разговор мне приснился. И, возможно, немного поплакать тоже.
Шаги отца прогрохотали по лестнице, постепенно затихая — и наконец, смолкли. На четвёртом этаже было темно. Окно — единственное, как раз над тем самым диванчиков в конце коридора — оказалось весьма сомнительным источником света, разве что только редкие молнии разрезали темноту небесного луга. Грохот возобновился, но более слабый, уже не такой пугающий.
Двери комнат были и в самом деле закрыты, но, уже подходя к диванчику, я обратила внимание на блеснувший ключ в одной из замочных скважин.
Наверное, потому, что он торчал снаружи.
* * *
Я уставилась на него почти зачарованно, забыв в этот момент и о своих горестях, и о грозе, и о кровожадной тьме, поглаживающей мои колени и пытающейся прикусить кончики пальцев. Я коснулась гладкой поверхности — она показался мне неестественно тёплой, словно кто-то недавно сжимал ключ в руках, а ведь здесь, наверху, даже слуги бывали редко. Я потянула ключ на себя — и он выскользнул, обнажая чёрный провал замочной скважины.
«Подглядывать — нехорошо!»
А называть дом бабушки гадюшником — хорошо? А кричать на маму и бить её? А говорить все те нехорошие слова — хорошо?
Мне хотелось заглянуть в эту комнату, прильнуть к чёрному проёму в форме расплывшейся перевёрнутой капли и убедиться, что комната пуста. Если бы не темнота вокруг… Торопливо, стараясь не задумываться, сняла с крючка стеклянный купол настенного светильника — пришлось забираться на диванчик, и я проделала это в обуви — сегодняшняя ночь явно была критичной для моего воспитания и всех намертво вложенных в голову маленькой Хортенс устоев и правил. Раздобыв светильник, попыталась выдернуть оплывшую толстую свечку — безуспешно, некогда уже оплавившийся воск слишком крепко её удерживал. Тогда я зажмурилась и сжала ладонями толстое стекло светильника, как обычно, попытавшись представить себе прекрасный небесный луг и цветочную поляну, полную божественных соцветий. Но в этот раз я увидела только небо, неправдоподобно чёрное, каким оно не бывает даже самой глухой и глубокой ночью, распускавшиеся на нём огненные лилии казались всполохами жаркого голодного пламени. Сначала их было три, потом пять, а потом — бесчисленное множество. Они становились всё больше, пылающие лепестки пульсировали, как отрезанные кусочки живого сердца, стремясь дотянуться до земли, беспомощной перед их могуществом.
Я ойкнула и открыла глаза, ощущая, как онемели слишком напряженные пальцы.
Свеча внутри светильника загорелась.
* * *
Раньше у меня не получался этот нехитрый фокус. Огненное чаровство считалось самым почётным среди других благих даров и говорило о благословении сонма божеств, но мы все до сих пор не были уверены, что я владею именно им — способность к чарам, наличие дара проявляется лет в шесть-семь — и нестабильно ещё в течение трёх-четырёх лет. Но сейчас мне некогда было радоваться или гордиться — комната за запертой дверью так и манила. Я медленно поднесла горящий светильник к скважине. Это же мой собственный дом, дом благородных Аделарда и Маристы Флорис, надежный, как военная крепость, так чего я боюсь? В закрытой комнате не могло находиться никого, кроме пары случайно залетевших стеклянных тальп, которые были докучливыми и настырными, но убивать их считалось дурной приметой: мелких крылатых тварей полагалось только отгонять засушенными лепестками герани, мяты и розмарина. Металл звякнул, ключ демонстративно нехотя провернулся в замке.
А вот дверь открылась бесшумно.
Одной свечи было явно мало, чтобы увидеть комнату целиком, но и так понятно, что здесь никого нет. Правда, защитные чехлы с мебели были сняты. И на столе у окна ни одного предмета. Стул, пустая, идеально ровно накрытая покрывалом кровать, закрытый шкаф. Я удовлетворила своё любопытство, можно возвращаться обратно в свою комнату, ложиться спать… плакать и переживать из-за ссоры родителей всё равно неожиданно расхотелось.
Я сделала шаг назад, спиной, по-прежнему испытывая какой-то странный подозрительный трепет по отношению к этой комнате — не зря Коссет всё время попрекала меня излишне богатым воображением! Напоследок окинула её взглядом ещё раз: ничего подозрительного, пусто… И вдруг что-то этакое блеснуло сбоку, я повернулась, ожидая нападения таинственной жути, и увидела незамеченный прежде, такой неуместный в пустой закрытой комнате предмет.
На низенькой тумбочке у кровати стоял цветочный горшок. Какое-то незнакомое мне растение, с толстыми широкими листьями и крупным тёмным цветком. Именно этот цветок вдруг замерцал россыпью синих огоньков — и погас.
Я опустила светильник на пол и подошла к цветку. Его тельце, по форме напоминавшее аденофору, казалось тяжёлым и бархатным на ощупь. Повинуясь какому-то внутреннему влечению, я протянула руку и погладила гладкий лист, коснулась мягкого лепестка, стебля… и отдёрнула руку, уколовшись о незамеченный в темноте острый шип. Сердитое пламя защекотало кончики пальцев под ногтями — и это тоже было в новинку.
Цветок как цветок, только светится. Я развернулась, стараясь не потерять контроль над неожиданно окрепшим пламенем и не спалить ничего ненароком. Надо ухо…
Свеча погасла, комната резко погрузилась в темноту, а я даже не вскрикнула, просто втянула воздух, со свистом и сипом. Потому что прямо за моей спиной стоял незнакомый человек — выше меня всего
