Вольная (СИ) - Ахметова Елена

Как же, торговца уберегли от смертельной угрозы — связанной девицы в ошейнике! Странно, что Тахира-агу еще не заставили самого приплатить за избавление от этакой напасти…

Снаружи Рашеда-тайфу терпеливо ожидали еще четверо мужчин с внушительными свитками наготове. Вид потрескивающей от заклинаний бумаги заставлял толпу держаться на почтительном расстоянии не только от господского молоха в роскошной золоченой сбруе, но и от лавки вообще, и до меня начало с некоторым опозданием доходить, что всего влияния чорваджи-баши может не хватить даже для того, чтобы получить аудиенцию у моего нового владельца. Что уж говорить о выкупе?..

— Доставь ее во дворец, — не оборачиваясь, велел Рашед-тайфа, ласково погладил ящерицу промеж длинных шипов на голове и вскочил в седло. — Вечером приведешь в мои покои.

Должно быть, меня передернуло слишком заметно, потому что доверенный слуга немедленно схватился за ошейник, и я поперхнулась собственными возражениями.

Когда я отдышалась и сморгнула выступившие слезы, молох уже размеренно плелся мимо арки базарных ворот, сопровождаемый двумя янычарами с защитными свитками в руках. Еще двое терпеливо дожидались, когда же доверенный слуга перестанет жалеть экзальтированную девицу и позволит отконвоировать всех ко дворцу.

Я оценила их неподкупные физиономии. Если в это мгновение чорваджи-баши Сабира не одолела сильнейшая икота, то на свете определенно не было никакой справедливости.

Прим. авт.:

Чорваджи-баши — командир пола янычар. Янычары были регулярной пехотой вооруженных сил, но могли выполнять функции городской полиции, служить в личной охране верховного правителя или в гарнизонах.

Саклаби — раб-иностранец.

Джеллаба — традиционная одежда, представляющая собой халат с капюшоном и длинными пышными рукавами.

Шербет — фруктовый прохладительный напиток.

Глава 1.2

Самым полезным, как ни странно, оказался треклятый ошейник. Жгучая боль от присоленных потом мозолей на шее не давала ни удариться в панику, ни сосредоточиться на самоубийственных попытках сбежать от вооруженных магией мужчин, и я вела себя до крайности благоразумно. Просто семенила за доверенным слугой тайфы, не давая янычарам ни малейшего повода одернуть новое приобретение господина, и не без досады размышляла о том, как же докатилась до жизни такой.

Мне и раньше доводилось выполнять работу для чорваджи-баши, и он крайне редко просил о чем-то безопасном и несложном. Полку Сабира-бея поручали задания, связанные скорее с порядком в городе, нежели с военными походами; он быстро приучился прибегать к хитростям и уловкам и раз за разом показывал себя с лучшей стороны — и оттого перед ним ставили все больше задач, которые требовали смекалки, а не крутого нрава и острого меча.

Хотя, справедливости ради, недостатка в колюще-режущих предметах или дурном характере чорваджи-баши не испытывал, а вот основной его «хитростью» было заслать меня в какой-нибудь на редкость неблагополучный район и посмотреть, что будет. Я не возражала: платил Сабир-бей исправно — как раз достаточно, чтобы бедная женщина могла содержать собственный дом, ни на кого не полагаясь, — и, в отличие от покойного отчима, не ждал никаких чудес. От меня требовалось только приглушить глас извечной женской осторожности и быть предельно внимательной.

Ну вот, приглушила. И теперь, измученная жарой и жаждой, с нездоровой отстраненностью наблюдала, как янычары Рашеда-тайфы дисциплинированно останавливаются перед малыми воротами в глухой каменной стене, из-за которой виднелись только округлые купола пары башен да верхушки финиковых пальм. Прикасаться к воротам конвоиры не стали — сухо поздоровались со стражами, представив меня как новую рабыню господина. Охранники без лишних слов дернули за шнур с кисточкой на конце, свисающий со стены, и где-то внутри мелодично зазвенел колокольчик.

Не прошло и четверти часа, как из дворца вышел полноватый мужчина в длинной расшитой джеллабе — и немедленно расцвел такой счастливой улыбкой, что мне стало не по себе.

— Новое приобретение многоуважаемого Рашеда-тайфы?

Голос был слишком высок для мужчины, и я нервно сглотнула. А вот янычарам все было нипочем: скупо отчитавшись о моем назначении, они развернулись и покинули пост у калитки женской половины дворца, оставив меня на растерзание евнуху.

Тот, впрочем, не спешил бросаться ко мне с непристойностями, а сочувственно покачал головой и поманил рукой:

— Иди за мной.

Я покосилась назад. Один из стражей у калитки выразительно переступил с ноги на ногу, будто бы невзначай продемонстрировав свернутый кольцом кнут на поясе. Недолгого знакомства с плеткой Тахира-аги оказалось вполне достаточно, чтобы я моментально оценила намек и благоразумно шагнула внутрь, на мраморную плитку в тени пальм.

Геройствовать впустую — это точно не ко мне.

— На этаж для наложниц — никак нельзя, — пробормотал себе под нос евнух, ни к кому в особенности не обращаясь, и досадливо цокнул языком.

Посочувствовать я ему не могла, потому как была всецело согласна: к наложницам меня — нельзя. И вообще бы убрать из дворца на безопасное расстояние. Например, в маленький домик у самых городских ворот, зато с глубоким колодцем и старой финиковой пальмой во дворе…

Малих будет беспокоиться, если я не вернусь к вечеру. Может быть, даже рискнет самолично сходить к Сабиру-бею и напомнить о договоренности… но вряд ли сможет на что-то повлиять.

Хотела бы я знать, с чего вдруг чорваджи-баши вдруг нарушил свое слово. Я ведь была ему полезна — где бы он еще нашел дурочку, готовую изобразить пиратскую добычу или пройтись в светловолосом парике по трущобам? Ни одну столичную девушку на выданье не отпустил бы отец, жену или наложницу из гарема — муж и господин; а вдовы доживали свой век на содержание от сыновей, и им в голову не приходило так рисковать.

Мне повезло меньше. Мужа отчим подыскать не успел, а магический дар уравнял меня в правах с наследниками мужского пола — и я получила домик на окраине, вечно требовавший ремонта, и даже раба, которого еще нужно было прокормить. А что мой дар был всего лишь «зеркалом», ни на что не годным без другого мага, — судей волновало гораздо меньше. Закон есть закон: если уж меня одарила природа, то никакой заботы и содержания от родни уже не полагалось.

Сабиру-бею это было только на руку. Я подозревала, что он повлиял на решение судьи, но доказать ничего не могла, а бросаться пустыми обвинениями не рисковала.

Разве что сейчас вдруг что-то резко захотелось.

— Говоришь на тиквенди? — деловито поинтересовался евнух, остановившись у развилки в саду: широкая тропка, мощенная мрамором, вела в открытую галерею дворца, а вторая уводила в неприметное строение в тени раскидистого ниима.

Я мрачно кивнула. И на нем тоже, если понадобится.

— Отлично! — просиял евнух и уверенно свернул к нииму. — Будешь звать меня Абдулахад-ага, я слежу за гаремом нашего тайфы, а Лин мне помогает… Лин! Куда ты запропастилась?!

В неприметном строении распахнулась дверь, и наружу выплыла дородная женщина в облаке густого белесого пара.

— Это Лин, — с довольным видом сообщил Абдулахад-ага и подтолкнул меня вперед, — она поможет тебе подготовиться к визиту к тайфе. Лин, Рашед-тайфа пожелал вечером… погоди, как твое имя?

— Аиза, — тихо отозвалась я, но он уже не слушал.

— А, неважно, господин даст новое, если ты ему понравишься, — сразу же отмахнулся евнух и нервно обернулся на серебристый перезвон колокольчиков: на этот раз он раздался не от ворот, а откуда-то из арочной галереи женского крыла. — Лин, проследи, мне пора!

Для человека столь основательной комплекции он двигался поразительно быстро, хоть и не слишком грациозно, и свой невольный вопрос я адресовала уже Лин:

— А если я господину не понравлюсь?

Женщина окинула меня задумчивым взглядом с головы до ног и покачала головой.