Дженнифер Барнс - Стертая аура
Мама вздохнула с облегчением, можно только гадать, как она справляется с теми тяжкими образами, что роятся в ее сознании.
— Погоди, Кэти, — попросила бабушка, хотя мама и так молчала. — Расскажи нам, Лисси, что стряслось?
Я задумалась. Мы с Одрой пошли убирать подносы, она повернулась — показать мне кого-то... учителя математики. Одно только воспоминание о его ауре огрело меня по голове, как мешок с кирпичами. Я икнула, пытаясь подавить тошноту.
— Говори! — потребовала бабушка. — Что ты видела?
Папа выскользнул из комнаты, как только понял, что сейчас речь пойдет о Взгляде, и по пути погладил меня касанием ауры.
— Ну? — как всегда односложно поторопила бабушка.
— Стертый... — вздрогнув, прошептала я.
Бабушка вытаращила глаза так, будто у меня выросло три головы, зато мама все поняла.
— Цвет без цвета, — расшифровала она. — Лисси выдумала его, когда была маленькой.
Она сказала это таким тоном, словно стертый — просто детская страшилка, вроде домового под кроватью.
— Не выдумала, а видела! — обиженно взвилась я.
Мама с бабушкой переглянулись.
— Ты уже много лет не вспоминала о стертом, — ласково напомнила мама. — С тех пор как перестала врываться в нашу спальню посреди ночи, потому что тебе приснился плохой сон, и начала сама гасить ночник по вечерам.
В ее голосе звучала твердая уверенность, что стертого пора похоронить вместе с другими детскими страхами.
— Я до сих пор его вижу, просто не очень часто, — попыталась убедить их я. — А не рассказывала, потому что не люблю об этом говорить. И сегодня видела, — Мой голос снизился до шепота. — И не пятно или струю, как раньше, хотя они тоже ужасны, а... — Я осеклась, но сумела взять себя в руки. — А целую ауру.
Я снова подавила тошноту и попыталась справиться с шумом в ушах.
Для людей, наделенных своими собственными Взглядами, мама с бабушкой вели себя довольно странно — будто я все выдумала. Наверное, если бы я назвала стертого как-то по-другому, более серьезно, они бы мне поверили, но когда я впервые встретила его, мне было всего-навсего три, и, увидев полосу отвратительного цвета, я просто-напросто разревелась у мамы на руках. Мне было не до того, чтобы выдумывать подходящие названия.
В комнату торопливо вошел дядя.
— Надо было сразу меня позвать, — недовольно выговорил он бабушке, как будто это она была ему ребенком, а не наоборот. — Мне позвонила школьная медсестра и сказала, что ты привезешь Лисси в больницу, а вы так и не явились. Родная племянница падает в обморок неизвестно отчего, а я узнаю об этом последним, да еще от чужих людей!
Он не кричал — дядя Кори не умеет кричать, — но я видела, как недовольно прижалась к телу его аура. Дядя сел у кровати и пощупал мой лоб.
— Небольшая температура, — пробормотал он, в его руках, как по волшебству, возник градусник, который тут же оказался у меня во рту. Я удивилась, почему дядя не пользуется ушным термометром, но тут же вспомнила, что мы в Оклахоме.
— Не выдумывай глупостей, детка, — хмыкнула бабушка. — Этот градусник просто удобней носить с собой.
Выходит, ушные термометры есть и тут, а бабушка читает мои мысли, как открытую книгу. Да, Оклахома оказалась совсем не такой, какой я ее себе рисовала.
Я попыталась заговорить, но дядя остановил меня строгим взглядом доктора, достал из сумки стетоскоп и прижал к моей груди.
— Сердцебиение учащенное, дыхание тоже.
Это потому что я чувствую себя так, будто вот-вот взорвусь изнутри. Снаружи я взрываться не согласна.
— Ты уверена, что видела то, о чем говоришь? — наморщив лоб, спросила бабушка.
Я кивнула, и дядя Кори недовольно оглядел нас обеих.
— Более того, — ответила я. — Дело не только в стертом, но и в моем Взгляде. Он... — я запнулась, подыскивая подходящее слово. — Вырос.
— А ты — нет, — покачивая головой, сказал дядя. — В этой семье все словно свихнулись. Вернее, не все, а только женщины, — торопливо поправился он.
— Я вижу потоки аур, которые связывают людей, — продолжила я, сама чувствуя, как глупо звучат мои слова.
Но бабушка понимающе кивнула. Она словно бы и не удивилась, и я в который раз заподозрила, что все, случившееся со мной в последнее время, в какой-то степени ее рук дело.
Нити аур между людьми из-за бабушки.
Странные сны тоже из-за нее.
И за то, что меня вырвало на собственные туфли, надо благодарить бабулю.
Внутренний голос молчал, значит, даже он согласен с обвинениями. Я представила себе, как это смотрелось — как меня вывернуло на глазах у всей школы. Очень многообещающее начало.
— Больше никогда туда не пойду! — простонала я.
— Думаю, с тобой все будет в порядке, — профессионально заключил дядя Кори. — В школу можно уже завтра, в крайнем случае — в среду.
Я вытаращила глаза и вжалась в матрас.
— Ты что, не понимаешь? Я просто не могу туда вернуться!
— Ну, не дури, — улыбнулся дядя. — Никто не станет смеяться, над человеком, которому стало плохо. Уверен — Лила будет на твоей стороне.
Нашел, тоже, образец доброты и заботливости, — Лилу!
Ну да, конечно. К среде Лила, Трейси и Фуксия как раз успеют увековечить мой «бессмертный подвиг в столовой». Напечатают листовки, или, скажем, поставят спектакль.
Все, теперь я официальный и безнадежный ноль. Но хуже другое — обладатель стертого (я просто не могла называть его иначе, даже в мыслях) — мой учитель математики. Как же я буду сидеть на его уроках, если при одном воспоминании об этом человеке меня охватывает тошнота? И что же он совершил, если у него такая аура? Видимо, что-то ужасное, настоящее преступление, У типа со сплошь бесцветной аурой скорее всего не осталось в душе ничего человеческого. Наверняка убил кого-нибудь, может, даже не однажды. А еще я никак не могла отогнать мысль о том, что упускаю что-то важное.
— Я не вернусь в школу, — повторила я, переводя глаза с мамы на бабушку. — Потому что там, он. — Они непонимающе смотрели на меня, ауры потускнели, будто оказались в тени. — Стертый — мой учитель математики, — объяснила я, чувствуя себя идиоткой. — Понимаете, я верю в то, что говорит мне Взгляд: этот человек на самом деле преступник.
— Ты просто переутомилась, — сказал дядя, мягким толчком укладывая меня обратно на подушки и пропуская мимо ушей дурацкие, с его точки зрения, разговоры о Взгляде.
— Учитель математики, Иона Кисслер? — переспросила бабушка и даже языком прищелкнула от удивления. — Да он прекрасный человек, Лисси!
Я недоверчиво смотрела на нее. Разве не она надеялась, что я приму наконец свой дар? Нет бы порадоваться теперь, что так и вышло: я доверяю тому, о чем говорит мне Взгляд.
