Валентина Герман - Ведомые светом
— Заставь меня забыть, — взмолилась она, дрожа, чувствуя, как рыдания подступают к горлу. — Прошу тебя… Я не в силах больше выносить этого…
Он коснулся ее волос с неожиданной нежностью.
— Ты в самом деле хотела бы забыть его — навсегда?
Диадра ошарашенно раскрыла глаза, отстраняясь.
— Ты… можешь сделать это?
— Я вернул тебя, Диадра, — его взор был странно печальным. — Я могу приказать тебе, если ты снимешь с груди его Слезы.
— Нет, — Диадра отшатнулась, испуганно прижимая к груди ожерелье, и Терлизан усмехнулся, наблюдая за ее реакцией.
— Не волнуйся. Ты знаешь, что я не могу снять его с тебя.
Диадра смятенно качнула головой, потом вдруг вновь внимательно посмотрела на него.
— А ты хотел бы забыть ее, если бы у тебя была возможность?
— Нет, — он уловил ее ошеломленный взгляд и печально улыбнулся. — Даенжи заслуживает того, чтобы я помнил ее, Диадра. Точно так же, как этого заслуживает Берзадилар.
— Но они не хотели бы для нас такой судьбы. Они хотели, чтобы мы жили, чтобы мы вновь были счастливы…
— Я жил без нее. Я бывал счастлив. Но я никогда до конца не забывал ее — никогда не хотел сделать этого.
Диадра ошеломленно смотрела на него. Он не позволял себе забыть ее, вместо этого сознательно причиняя себе боль и страдание; он годами с одержимостью поддерживал в себе это чувство. Но любил ли он ее сейчас, спустя столько времени, будучи таким, каким сделали его столетия?.. Или же причиной всему, что происходило теперь, было его глубочайшее, печальнейшее заблуждение?..
Неизбежное сравнение приходило на ум, и Диадра не могла от него отмахнуться. Хотела ли она сама забыть Берзадилара, хотела ли безвозвратно убить его, лишив его последнего, что делало его живым — ее памяти? О нет, нет, она хотела помнить — но Боги, она ведь не в силах была дышать, помня его так сильно. И пусть она не хотела отпустить его навсегда, но она должна была разлюбить его, должна была наконец сбросить эту невероятную тяжесть со своего сердца, оставив в нем лишь теплое, ласковое воспоминание, бережно хранимое, но уже не причинявшее бы ей таких невыносимых страданий.
Она лишь не знала, как сделать это. И отчаяние порождало в ее душе безумные, разрушительные порывы.
— Я не хочу забыть его, — сказала она, вновь касаясь пальцами груди Терлизана. — Я хочу лишь какое-то время не помнить себя.
Терлизан, не шевелясь, изучающе смотрел на нее.
— Я удивлен, что ты выбрала меня для этой роли.
Диадра криво усмехнулась.
— Ты едва ли влюбишься в меня. Это все, что мне нужно.
— Что ж, — он рассмеялся от удивления, открывая белоснежные зубы, потом чуть сощурился и тихо произнес: — Раз ты желаешь этого, Диадра.
Дрожь пробрала ее, когда он, склонившись, принялся ласкать губами ее шею. Его руки скользнули по ее телу, откровенно, но отнюдь не похотливо, и Диадра, вздохнув, прильнула к нему, закрывая глаза и позволяя ему касаться себя настойчивее, плотнее. Он был умелым любовником, неожиданно нежным и щедрым, и Диадра с удивлением сознавала, что в этом сумраке, в этом пьянящем наваждении она совершенно не боялась его и той неизвестности, что расстилалась перед ней.
Ей больше нечего было терять, нечего беречь для того, кто уже никогда не сможет оценить ее невинности. И доведенная до крайности безысходным одиночеством, она внезапно решительно жаждала разрушить в себе все, что он когда-то любил в ней, словно назло стремясь запятнать, уничтожить себя, причинить себе новую боль — лишь бы хоть на одну ночь избавиться от бесконечной тоски, от душивших ее призрачных воспоминаний, от неумолимой скорби о такой восхитительной и навсегда потерянной любви Берзадилара.
Глава 4. И слезы на десерт
В своем новом статусе принцессы Иллиандра впервые навестила убежище Братии Архитогора лишь спустя месяц после скандального венчания. После ухода Элеоноры Ренос по-прежнему остался главным в замке, однако теперь он встретил ее даже еще более мрачным, чем Иллиандра привыкла видеть его в последние месяцы.
— Добрый день, Ваше Высочество, — он поклонился слегка отстраненно, и Иллиандра мягко улыбнулась ему.
— Брось, Ренос. Тебе нет нужды звать меня так. Здесь я та же, кем была раньше.
— Я полагаю, мне стоит делать то же, что и остальным, Ваше Высочество, — ровно ответил Ренос.
Иллиандра чуть вздохнула.
— То есть презирать и ненавидеть меня?
Юноша удивленно поднял глаза и Иллиандра грустно улыбнулась.
— Я понимаю, как это выглядит для всех, Ренос. Но я хочу, чтобы мои друзья знали правду, а она состоит в том, что я люблю его. И дело не в деньгах, не во власти, не в чем-то еще. Я действительно люблю его.
Ренос сдержанно улыбнулся.
— В таком случае я рад за вас.
Иллиандра вздохнула, опуская глаза, словно сознавая бесполезность увещеваний, а потом вновь взглянула на юношу.
— Как дела в Братии?
— Как обычно. Для нас мало что изменилось, ведь никто не связывает этот политический скандал с именем Архитогора.
— Значит, у вас все в порядке?
— В полном.
— А что говорят в Братии о том, что происходит?
Ренос чуть скривил губы.
— Мы мало говорим о суете высшего общества. Нас больше интересуют дела простого народа.
Иллиандра постаралась сдержать раздражение.
— Ренос, ты прекрасно знаешь, что меня интересует то же самое. И оттого, что я замужем за королем теперь, ничего не изменилось. Я полюбила его еще до того, как впервые повстречала вас в том лесу, до того, как имя Архитогора впервые прозвучало в Лиодасе. И почти весь последний год я провела с ним, тайно, но все это время я продолжала служить Братии верой и правдой.
— Служить Братии, да?.. — неожиданно криво усмехнулся Ренос. — Брось, Илли, теперь я впервые ясно понимаю, кому ты служила все эти годы.
Иллиандра сощурилась.
— Мне кажется, или ты забыл, кто помог тебе выбраться из того леса, Ренос? Кто даровал тебе свободу? Почему теперь ты так несправедлив к нему и ко мне?
— А почему вы так несправедливы к людям, Илли?.. — воскликнул Ренос. — Вы дали свободу горстке угнетенных, и думаете, будто этого достаточно, чтобы мы были благодарны вам до конца жизни! А что же с остальными? Почему вы думаете, что они меньше достойны той свободы, которая есть у вас? Нет, Илли, ты никогда не служила Братии. Ты служила себе, и ему, и своему обществу, потому что если бы было иначе, ты бы уже давно убедила его сделать все так, как мы хотим этого!
Иллиандра удивленно подняла брови.
— Почему ты считаешь, что я вообще способна убедить его в чем-то?
