Тайны Поместья Торн - Маргарет Роджерсон
— Или завтрак в постель входит в список разрешенных Тетей Клотильдой мероприятий для благовоспитанных женихов. Надеюсь, она не ждет, что я сделаю это снова, потому что я не уверен, что мне когда-нибудь разрешат вернуться на кухню. Кстати, не спускайся вниз некоторое время.
Прежде чем Элизабет успела обдумать этот загадочный совет, Мёрси с настороженным выражением лица просунула голову внутрь.
— Кто-нибудь знает, что рядом со столовой есть бальный зал?
— Так вот куда он подевалось. Я уже начал подумывать, не собрался ли он и не ушел ли в дом другого колдуна. Такое иногда случается, — объяснил он. — Бальные залы не требуют особого ухода.
Мёрси с сомнением посмотрела на него. Элизабет, в свою очередь, была просто благодарна за доказательство того, что события прошлой ночи не были для нее галлюцинацией. Воспоминания о том, как Сайлас учил ее танцевать, казались хрупкими, нереальными, словно сотканными из лунного света и нитей. В последний раз она видела его сидящим в кресле рядом с кроватью, когда засыпала, но на подушке не было заметно его веса.
— Что это у тебя в волосах? — спросила она Мёрси, заметив темную липкую субстанцию, покрывающую пряди, выбившиеся из пучка другой девушки.
— Тебе лучше не знать, — мрачно ответила Мёрси и ушла.
Она узнала об этом после завтрака, когда проигнорировала все более изобретательные попытки Натаниэля заманить ее в солнечную комнату наверху. Весь первый этаж поместья был залит липким темно-фиолетовым налетом, который, словно мокрая смола, стекал по плинтусам и лестницам, наполняя воздух характерным сладковатым ароматом. Она наклонилась, чтобы ткнуть пальцем в эту субстанцию, а затем попробовала ее на вкус. Как она и предполагала: ежевичный конфитюр.
— Колдовство почти не помогло, — заметила она.
— Если честно, мы уже закончились, и я не могла пойти на рынок за новой банкой. Не волнуйтесь, через несколько часов чары ослабнут.
Элизабет не волновалась. Она снова погрузила палец в воду и съела еще немного.
***
Остаток утра она провела в раздумьях, расхаживая по залам поместья с прижатыми костяшками пальцев ко рту и распущенными волосами, свисающими локоном вокруг лица. К обеду Натаниэль попросил выполнить еще одно невыполнимое задание.
Надеясь, что смена обстановки вдохновит ее, она поднялась по одной из крошечных потайных лестниц, ведущих в помещения для слуг. Выйдя наверх и пригнувшись, чтобы не удариться головой, она оказалась в месте, совершенно не похожем на остальную часть поместья. Солнечный свет лился сквозь окна в ржавых рамах, вделанные в наклонный потолок, освещая истертые половицы и отслаивающуюся побеленную штукатурку; единственным признаком былого жилья служили табурет, ведро и несколько брошенных тряпок. По стенам мелькали тени, словно отбрасываемые пролетающей стаей птиц. Выглянув наружу, она еще больше, чем раньше, убедилась, что вихрь, окружавший дом, уменьшился; многие из самых крупных кусков каменной кладки, казалось, вновь прикрепились к крыше.
Исследуя пол, она обнаружила несколько маленьких заброшенных комнат, в которых не было кроватей, а старые матрасы были прислонены к стенам. В одной из них она обнаружила гнездо украденных сокровищ, сваленных в дальнем углу: пыльная бижутерия, серебряная вилка и старый носок, в котором она узнала один из носков Натаниэля, пропавший в ноябре прошлого года. Скорее всего, их припрятал Том XI, когда жил здесь в качестве дикаря.
Она уже повернулась, чтобы спуститься вниз, как вдруг заметила комнату, которая, похоже, все еще использовалась. Сквозь приоткрытую дверь она увидела шкаф и узкую, аккуратно застеленную кровать. Любопытствуя, она шагнула вперед и кончиками пальцев пошире распахнула дверь.
Сердце ее забилось с необычным трепетом. Она и раньше задавалась вопросом, есть ли у Сайласа комната в поместье — место, где он хранит свою одежду, если не спит. Теперь она получила ответ. Ее глаза блуждали по фарфоровому умывальнику на тумбочке и по вещам, разложенным на шкафу с тщательной аккуратностью: пара перчаток, сложенный носовой платок, одна из лент, которыми он повязывал волосы. Видеть эти обыденные предметы отдельно от Сайласа, свидетельство того, что, несмотря на свое бессмертие, он встает, моется и одевается, как все остальные, было почти неправильно. Даже увидев его почти обнаженным в круге призыва, было как-то нереально представить, что он когда-нибудь снимал свою форму.
А еще были рисунки. У окна стоял мольберт, заваленный листами бумаги, на карнизе под ним лежали палочки угля. Еще больше бумаг прислонено к стене и сложено в стопки. В этой обстановке было что-то неопределенно старомодное, словно позаимствованное из мастерской художника семнадцатого века.
Она стояла, завороженная черно-белыми зарисовками соборов и парков Брассбриджа, людей, сидящих в одиночестве, держащихся за руки, пьющих чай, и все они состояли не только из света и тени — каким-то образом Сайлас запечатлел их души. Они были прекрасны и глубоко одиноки, хотя она не могла точно сказать, почему. Возможно, потому, что многие из объектов были веками, не только люди, но и сам город: она узнавала знакомые улицы, измененные временем, знакомые здания, стоящие рядом с другими, давно разрушенными. Лица тоже, она была уверена, принадлежали реальным людям — возможно, он знал их…
Ее взгляд остановился на нарисованном углем портрете Натаниэля. Сайлас запечатлел его улыбающимся, смотрящим в одну сторону, с прядью волос, спадающей на лоб. Намек на какие-то темные, печальные эмоции ожесточил края его смеющихся глаз, придав ему вид человека, пытающегося улыбнуться сквозь боль от раны. Это было так правдоподобно, что у нее перехватило дыхание. Другие портреты выглядывали из-за бесчисленных городских пейзажей, изображая Натаниэля в разном возрасте и в разных позах: примеряющего пальто, сосредоточенно сидящего за письменным столом, застигнутого в редкий момент мирной дремы.
Но на полузаконченном портрете на мольберте был изображен не он. Это была она. Не успев остановиться, она сделала шаг внутрь.
Это было не то же самое, что смотреться в зеркало, а нечто большее. Сайлас нарисовал ее с кляксами туши, выделяющимися на неулыбчивых чертах, со спутанными волосами, обвивающими лицо. Ее глаза светились надеждой, мужеством и решимостью — взгляд святой мстительницы, сияющий целеустремленностью. Зрителю казалось, что ее выражение лица обещает либо спасение, либо осуждение. Возможно, для кого-то и то, и другое сразу.
Элизабет замерла, пораженная этим образом.
Неужели я так выгляжу? Неужели он так меня воспринимает?
Она наполовину ожидала, что шепчущий голос Сайласа ответит ей, но, когда она оглянулась через плечо, коридор был пуст.
Она задрожала. Желание проникнуть вглубь комнаты, увидеть другие его рисунки и секреты, которые они могут хранить, сжигало ее, как жажда. Наконец она отстранилась и осторожно вернула дверь на прежнее место. Если
