К. Уилсон - Пурпурные крылья
Находясь в непосредственной близости, она подробно рассмотрела черты его лица. Его кожа была бледнее бледного, отчего столь сильно выделялись глаза. Волосы, как и прежде, ниспадали на плечи темным покровом непокорных волн. Таня с трудом сдержалась, чтобы не пробежаться пальцами сквозь них. Его поразительное лицо с острыми чертами и зелеными глазами, окаймленными роскошными, длинными и черными, как смоль, ресницами, излучало таинственность и неприступность. А его глаза все подмечали.
Алек подмигнул, когда поймал ее взгляд. Таня закатила глаза. Разве великолепные мужчины должны быть такими… самонадеянными?
Он силен, и даже слишком. Ему не составило никакого труда поднять ее на руки. Не то чтобы она была крупной девочкой, но у нее были тяжелые кости, и на них имелось немного мяса. «Джоан не производит на свет худышек», — как часто повторяла ее мать.
Алек осторожно опустил Таню на кушетку и сел рядом.
Она почувствовала под собой тканое шерстяное одеяло.
— Нужно улучшить кровообращение в твоих ногах, — он положил ее правую ногу на свое колено и обнажил плоть.
Тане следовало возмутиться отсутствию у него манер, но ей не представилось возможности выразить свое недовольство. Вместо этого глубоко внутри нее зародилось до боли знакомое чувство близости.
— Я самый лучший массажист в округе.
— К-как это? — Она расслышала в его голосе смех, и это тронуло ее, словно она и раньше различала у него подобные интонации.
— Я работаю даром.
Таня хихикнула. Это был первый раз, когда она искренне рассмеялась, и осознание этого поставило ее в тупик. И тут Алек неожиданно обхватил ее бедро и принялся поглаживать с такой гипнотической нежностью, которую она никогда не чувствовала прежде. К черту одеревенелые конечности — она возбудилась. «Счет до десяти помогает снять напряжение… может, он и от возбуждения избавит». Закрыв глаза и склонив голову, она начала считать. «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь». Открыв глаза, она увидела его большие руки на своем бедре. О, да! В данный момент он массировал внутреннюю часть бедра. Желание сдвинуть ноги вместе было настолько же велико, как и раздвинуть их пошире. Таня подскочила, будто ее ударило током.
— Ладно, думаю, что кровь уже нормально циркулирует в ноге, — «да и в других местах», — добавила бы она.
Он улыбнулся и, проигнорировав ее замечание, продолжил массировать бедра.
Ее сердце заходилось в груди. Она застонала про себя. «Ему обязательно быть таким великолепным? — спрашивала она себя. — А его руки обязательно должны быть подобны греху?» Но еще большим потрясением стало столкновение с ощущениями близости, радости и скорби, смешавшимися с неискоренимой притягательностью, которую она чувствовала.
— Я довольно много разузнал о тебе за эти последние несколько недель, — ни с того, ни с сего произнес он.
Алек застал ее врасплох.
— То есть?
— Ты пыталась спасти жизнь Лидии Клайн, не заботясь о собственной.
У Тани стянуло во рту от горечи.
— Ведь я же не спасла ей жизнь? Она умерла, потому что я разрешила ей собрать вещи.
— Ты не могла знать, что за этим последует.
— Моя работа заключается в том, чтобы обеспечить им безопасность, как только они примут решение уехать. Я все запорола, Алек. — Издав мучительный вздох и понурившись, Таня кусала губы.
— Тогда твоя вина напрямую зависит от обстоятельств, как и моя. Если бы я попал туда раньше, она осталась бы жива, а ты не была бы в таком состоянии, как сейчас.
Она покачала головой, не желая слушать оправдания своей вины.
— Послушай меня, — попросил Алек, вновь пытаясь поймать ее взгляд. — Он больше не сможет ей навредить.
Таня энергично замотала головой, на ее глазах навернулись слезы.
Алек заключил ее в объятия, и она почувствовала себя укутанной его прохладой, а затем теплотой. Ее грудь прижалась к нему, и Таня не смогла подавить дрожь чистого желания. Это должно было быть поддержкой, а не призывом к чувственным наслаждениям. Когда она в последний раз хотела мужчину? Давно, и почему желание возникло только сейчас? Она не знала Алека, он четко дал ей понять, что не хочет быть узнанным.
Таня отстранилась от него и запахнула халат.
— В чем дело?
— Я изливаю тебе свою душу, а ты мне ничего не рассказываешь о себе. Предполагаю, что я должна гадать?
— Есть часть меня, которая должна оставаться скрытой… пока.
— Алек, кто ты?..
— Я мужчина и многое другое, — ответил он.
Велика новость. Она и сама это знала.
— Хорошо, а сколько тебе лет?
— Насколько я, по-твоему, выгляжу?
«Он стал бы хорошим адвокатом», — подумала она.
— Ты мой одногодка, может чуть старше? Сложно сказать.
Алек не отвечал. Он по-прежнему массировал ей ногу, и по Таниному телу продолжала пробегать рябь желания.
— Мне назвать несколько цифр?
Он улыбнулся, не поднимая головы и продолжая массировать ногу.
— Мы основательно здесь застрянем, если ты снизойдешь до этого, — загадочно произнес он.
— А сам ты не хочешь сказать?
— А если бы я тебе сказал, что мне девятьсот двадцать четыре года, что бы ты ответила?
— Я бы ответила, что ты неплохо сохранился.
Алек вновь промолчал.
— Ты хочешь сказать, что тебе девятьсот двадцать четыре года?
— Нет, — ответил он.
— Ох, да ладно! — она раздраженно почесала голову.
Во время еженощных бдений они все так же продолжали лучше узнавать друг друга. Иногда они разговаривали. Временами играли в шахматы или шашки. У нее не было способностей ни к одной игре, но он позволял ей выигрывать во всех.
Однажды ночью, во время одной из таких встреч, она вновь решилась поднять тему «Кто ты такой?» Вместо того чтобы прямо ответить ей на заданный вопрос, он «начал ходить вокруг да около» — как любила говорить ее мать. Он юлил и избегал ее вопросов, а если и отвечал на них, то не достаточно полно, чтобы на это можно было закрыть глаза. Таня чувствовала боль от разочарования: она стольким поделилась о себе, а он практически ничего не рассказал взамен.
Она знала о его особенностях. Он ненавидел появляться днем; носил золотой гвоздик в левом ухе; немного ел; не выносил соседей по комнате. Имелись и вопиюще-очевидные признаки: высокий как небоскреб; загадочно-сверкающие зеленые глаза; притягательные густые волосы. Одним словом — красивый столб мужественности.
— Я счастлив, что ты столь наблюдательна относительно моих особенностей.
— Как ты это делаешь?
Он опустил глаза.
— Делаю что?
