Молчара (СИ) - Володина Таня
— Вы… Вы…
— Я Джерн Лекетой — «железная игрушка» в переводе с родного языка моего создателя.
20. Весёлые картинки
Шерман назначил встречу на следующий после звонка день: наверное, Боря Остроухов рассказал о друге, сошедшем с ума, и попросил об экстренном психологическом вмешательстве. Хотя Шерман был психотерапевтом. Егор выяснил, что это более медицинская специальность, чем бла-бла-бла с пациентом на кушетке.
Он приехал в клинику чуть раньше срока и плюхнулся в кресло у кабинета, раздумывая, а не свалить ли ему в паб? Выпить пинту стаута и съесть порцию фиш энд чипс с гороховым пюре. Пока он раздумывал, из кабинета выглянул крупный мужик в твидовом пиджаке, в очках и с бородой. Волнистые волосы на висках серебрились от седины, на полных губах играла приветливая улыбка:
— Егор Молчанов? Рад познакомиться! Читал все ваши книги.
У Егора заныли сразу все зубы, но путь к бегству был отрезан. Он зашёл в кабинет мозгоправа.
Шерман оказался нормальным человеком: без заходов про детство и отношения с матерью, без нездорового любопытства к половой жизни клиента и — главное! — без болтовни про оральную стадию. Он спокойно выслушал Егора и надел ему на руку манжету:
— Эта штука будет измерять пульс, пока я буду показывать вам картинки. Вы не против?
— Конечно, нет. Я слышал, что у докторов есть интересные картинки, но никогда не видел.
Шерман ухмыльнулся:
— У меня целая коллекция замечательных картинок, вы не разочаруетесь. Кстати, наше маленькое предварительное обследование можно сделать более информативным, если вы позволите надеть на пенис ещё одну манжету.
— Нет! — Егор ощутил, как кровь прилила к лицу.
А при мысли о том, что импозантный Шерман будет касаться его тела, и к пенису тоже.
— Не беспокойтесь, помимо прочего, я уролог и сексолог. Я умею работать с мужским телом.
Егор шумно выдохнул:
— Я вам верю, просто не готов.
Слишком быстрое погружение в лечение.
— Что ж, держите планшет и смотрите на картинки. Больше от вас ничего не требуется.
На экране в замедленном темпе сменялись картинки. Обычная эротика: красивые женщины в красивом белье принимали красивые позы и призывно себя ласкали. Через двадцать кадров эротика превратилась в порнографию. Егору захотелось отвести взгляд, но раз доктор попросил, он продолжал пялиться в планшет. И внезапно — голый парень с эрегированным членом. Это было как удар в пах. Егор ахнул и глянул на Шермана. Тот ободряюще улыбнулся:
— Я же говорил, вам понравятся мои картинки.
Егор сглотнул и снова уставился на экран. Фотографии становились всё более и более откровенными, и Егору не хватало силы воли перестать на них смотреть. Торсы, шеи, челюсти, спины, руки, члены, яйца, анусы, сперма, сперма, сперма… Когда слайд-шоу закончилось, рубашка между лопатками взмокла, а член стоял колом.
Шерман снял напульсник и сказал:
— Не буду врать, подобную реакцию на людей своего пола я вижу впервые за двадцать лет практики. Вы — уникальный человек. Мне хочется с вами поработать.
— Мне тоже хочется… С вами… — пробормотал Егор, краснея и поправляя член.
— Как насчёт индивидуальных встреч у меня дома три раза в неделю? Я веду небольшую частную практику, но ради вас откажусь от других пациентов.
— Ради меня? — глупо переспросил Егор.
— Ради вас и науки. Пахнет грандиозным открытием в области сексологии — не хочу упускать шанс получить Нобелевскую премию по физиологии и медицине. Разумеется, для вас мои приёмы будут бесплатными. Ну как, вы согласны поработать со мной? Соглашайтесь, Егор, я чувствую, мы сработаемся.
Егор тоже это чувствовал.
21. Ловушка для хакера
Живучка
— Мой отец… Я буду называть его «отец», — сказал Лекетой, — прибыл на Юшор в первой партии учёных. Сначала они пытались установить с гребневиками контакт, но быстро поняли, что это невозможно. Учёные решили, что гребневики не являются разумным видом, и начали эксперименты по созданию биоматериала.
— Уколы молодости?
— Нет, выращивание органов. Из живучек получались идеальные сердца, печени и матки. Всё что угодно — кожа, зубы, глаза. Ноги и руки. Они обладали стопроцентной совместимостью с человеческим организмом — приживались мгновенно, ни одного случая отторжения. Все пациенты выздоровели.
— Не может быть! — ахнул Чоно. — Я никогда об этом не слышал!
— В рамках исследования были прооперированы сотни больных: учёные на Юшоре создавали органы и отправляли на Землю, где хирурги проводили трансплантации. И вот когда уже правительство готовилось заявить о сенсационном открытии, случилась беда: пересаженные органы начали… — Лекетой замолчал, подбирая слово, — они вдруг начали рассасываться.
— Что?!
— Они исчезали, таяли в организме, превращались в солёную бесформенную слизь. Много пациентов погибло. А на Юшоре в это время несколько учёных спрыгнули в море. От них ничего не осталось — ни кусочка кости, ни зубов, ни пряжки ремня. Остальных успели вывезти, лабораторию закрыли.
— Это дело расследовали? Пытались понять, что произошло?
— Да, была назначена комиссия, которая работала целый год. До причин докопаться не удалось — видимо, не всё подвластно разуму человека. Но удалось установить непреложный факт: из живучек можно вырастить любой биологический объект, но за пределами Юшора он нестабилен. И второе: люди не могут долго находиться на Юшоре.
— А ваш отец? — спросил Чоно.
— Он до конца жизни верил, что живучки — лекарство от всех болезней и эликсир бессмертия. Он выкупил заброшенную станцию и обратился к коллегам за помощью, но никто не захотел ехать на Юшор: слишком опасно, слишком токсично. Тогда отец создал меня — железного робота, способного работать в тяжёлых условиях.
Лекетой снял скафандр и остался в нательном комбинезоне, который обтягивал фигуру, как вторая кожа. Если под ним и скрывалось железное тело, то, должно быть, отец Лекетоя был вторым Микеланджело. Создать подобное совершенство под силу лишь гению.
— Мы работали на Юшоре больше десяти лет — отец в чистой зоне, а я в грязной. Нам удалось сделать несколько открытий — те самые уколы красоты, которые омолаживают организм. Кое-что ещё по мелочи. Но самого главного мы не выяснили — кто такие живучки, почему биоматериал разлагается за пределами Юшора, почему люди прыгают в море? А пять лет назад отец погиб: я не уследил за ним, и он спрыгнул в люк. Мы оба знали, что рано или поздно это случится, поэтому отец оставил документ, чтобы подозрение не пало на меня. Да и камеры засняли его прыжок.
Чоно гадал, с какой целью начальник тюрьмы рассказывает историю своей жизни, но слушал предельно внимательно. Лекетой продолжил:
— Станция досталась его сыну — Максу. Он прилетел на Юшор, чтобы посмотреть что тут происходит. Увидел старую лабораторию и потрёпанного робота — и решил продать станцию. Я уговорил его открыть здесь частную тюрьму и начать вылов гребневиков: выручка от уколов красоты покрыла бы расходы на содержание заключённых и принесла небольшую прибыль. Макс согласился, тем более что покупателей на станцию не нашлось.
— А зачем вам это было нужно?
— Хотел продолжить дело отца.
— Вы могли улететь на Землю и доживать свои дни… — Чоно смешался.
Где мог доживать свои дни изношенный и морально устаревший робот с Юшора? Кому он был нужен на Земле? Наверняка Макс отправил бы его на свалку.
— Однажды у меня сломался зрительный сенсор, и я изготовил глаз из биоматериала, который синтезировал из свежепойманного гребневика, — сказал Лекетой, расстёгивая молнию на груди. — Так было быстрее, чем ждать доставку с Земли.
Он стащил комбинезон с плеч, обнажил торс и, наклонившись, освободил ноги от узких штанин. Встал перед Чоно в чём мать родила. Вернее, в чём создал его отец. Вернее, в том, что сотворили с ним… живучки?
— Ваше тело… — пробормотал Чоно, скользя глазами по переплетению живых мышц и металла. Голова, плечи, грудь, обе руки и одна нога принадлежали человеку, всё остальное — живот, пах и вторая нога — механическому роботу. — Оно само… выросло?
