Элис Хоффман - Третий ангел

— Передавайте также мои соболезнования вашей дочери. То, что вы рассказали, очень печально.

— Благодарю. Позвольте и мне сказать, что я сожалею о ваших неприятностях. Мне следовало бы вернуться в Англию много лет назад. Но, знаете, и в моей жизни были проблемы. Немало ошибок я натворила, пожалуй, и не сосчитать их.

Тедди Хили пожал плечами. Заказал еще кофе и предложил чашечку ей.

— За то, чтобы наше прошлое не тревожило нас.

— Моя дочь рассказала, что здесь видели привидение.

— Я тоже слышал такое. — Поднял на нее глаза и понял, что она не собирается оставлять эту тему. — Вы, я надеюсь, не верите в подобную чепуху?

— Однажды я и сама видела его. Но оказалась не слишком подготовленной для такого зрелища, упала и ударилась головой.

— Надо отметить, что у вас превосходная память, — кивнул Тедди. И про себя подумал о том, как это досадно, что сам он памятью похвалиться не может. — Вы, должно быть, помните, каким отъявленным трусом я оказался.

— Тогда я думала, что все произошло по моей вине.

— Право, что за глупости. Пустое. Это была моя вина. Я лишил вас детства. И теперь ничего не исправить. Уверяю вас, ничего.

— Вы так считаете? Если хотите знать правду, то скажу вам, что как раз наоборот, вы вернули мне детство.

Он от души рассмеялся.

— Не могу поверить.

— Уверяю вас. Мой отец женился на женщине, которую встретил здесь, и мы вместе вернулись в Америку. Обосновались в Нью-Йорке, я каждый день выгуливала свою собаку в Центральном парке и была совершенно счастлива. Боюсь, что такого счастья мне уже не испытать. В тот вечер на седьмом этаже я видела одного человека и думаю, что он был не виновен в том, что произошло потом. Я почти уверена в этом. Пойдемте со мной, и мы вместе убедимся в этом.

— Должен признаться, что я избегаю взбираться по ступеням. С тех пор, как ограничил себя в выпивке. — Бармен подошел к их столику и поставил перед ними по чашке кофе. — Запишите на мой счет, дружище.

Тедди бросил взгляд на часы. Почти половина одиннадцатого. Тот самый час.

— Я полагаю, что нам все-таки следует отправиться на седьмой этаж и покончить с этим делом, мистер Хили, — сказала Люси непреклонным тоном и встала.

— Боюсь, что иначе мне от вас не избавиться.

Она покачала головой. Да, эта девочка и тогда была страшной упрямицей.

Оба подождали, пока спустится лифт. Она уж и забыла, какой он маленький и трескучий. Зашли в старинную кабинку, медленно потянувшуюся наверх, на последнем этаже вышли. Седьмой. Они, оказывается, провели здесь кое-какие ремонтные работы с тех пор… а тогда все обои на стенах были разорваны. Плод усилий того домашнего кролика, который в те дни жил в отеле. Но в основном все осталось по-прежнему и отчаянно нуждалось в ремонте.

— Моя младшая дочь остановилась в «Лайон-парке». И ее поселили на этом этаже.

— Могла бы найти место и получше.

— Мы с вами тоже могли бы сказать так о себе.

Тедди невнятно хмыкнул. Он был очень бледен сейчас.

Когда они подошли к номеру 707, Люси постучала. Никто не откликнулся, и она распахнула дверь. В комнате было пусто и холодно. У стены валялось несколько матрацев. Стоя в коридоре, они медленно обводили глазами комнату. По выражению лица Тедди она поняла, как отвратительно этот человек себя сейчас чувствует.

Они оба помнили все, что произошло тогда. Может быть, забыли, что ели в тот день на завтрак, но о том, что произошло когда-то в этой комнате, помнили.

Когда муж оставил Люси, она часто думала об этом человеке и поняла, что любовь нельзя выторговать. Помнила ту девчонку, которой была когда-то. Она и сейчас оставалась такой же. Свою веру в людей она потеряла задолго до того, как приехала тогда в Лондон. Гораздо раньше. Совсем ребенком.

Было ровно половина одиннадцатого. До их слуха доносились звуки голосов с шестого этажа Кто-то смеялся, кажется, там шло пьяное веселье. Вот уже десять тридцать пять. Они продолжали ждать. Пробило без четверти одиннадцать. Никаких привидений или того, что здесь видели.

— Что с ним случилось? — пробормотал Тедди Хили.

Люси наклонилась к нему ближе и произнесла:

— Вы — хороший человек, Тедди. Очень хороший. И я хочу, чтобы вы знали об этом. И всегда таким были. Вы сделали для меня много хорошего.

— Но я для вас ничего не сделал. Совершенные пустяки.

— Вы очень ошибаетесь, мистер Хили. Вы были очень добры ко мне.

Следующий день Мадлен провела в полном одиночестве. В этом, собственно, не было для нее ровным счетом ничего нового, но день получился совершенно особым. Она вышла на улицу в той же футболке, в которой спала, только натянула джинсы и сунула ноги в шлепанцы. Жара стояла такая, что во многих магазинах и киосках закончились запасы холодной воды и льда.

В кармане у нее были кое-какие деньги и ключ от номера, но Мэдди чувствовала себя бесприютной и одинокой. Отправилась в парк, туда, где росли кусты белых роз, и уселась на скамейку. Было очень тихо и безлюдно, только на скамье напротив спал какой-то бродяга. С Бромптон-роуд не доносилось ни звука. Время словно бы остановилось. Едва ли не впервые в жизни она задумалась над тем, что наделала, и от этих мыслей ей стало грустно. Когда бродяга застонал во сне, Мадлен встала и отправилась дальше… куда глаза глядят. В тот день она прошла не одну милю, и ноги ее нестерпимо болели. Никто не докучал ей. Несколько человек проводили ее скучающим взглядом, затем равнодушно отвернулись. Интересная женщина, но не следит за собой, даже не моет голову, только заколола волосы шпильками. Внешность Мадлен словно говорила о том, что эта особа знавала хорошие деньки, но было это не здесь и не сейчас.

Несколько раз она звонила матери в отель, чтобы узнать, как чувствует себя Пол, но ни разу не застала ее. Оставила целых шесть сообщений у портье. И конечно же, звонила в больницу. Вот только, когда ее спрашивали, с кем соединить, она терялась и вешала трубку.

За целый день она съела только пакетик с чипсами и выпила стакан кока-колы. Наступившие сумерки казались серыми и будто таинственными, а розы, росшие у парковых ворот поблизости от входа в отель, стали кроваво-красными. В ту минуту, когда под старым сикомором сестра готовилась нанести порез на ее руку, Мадлен решила, что если она скажет себе, что не чувствует боли, то боль отступит. Пусть ее сестра питается глупыми надеждами, она, Мадлен, не станет верить ни во что. И в этом она походила на мать больше, чем когда-либо сама могла предположить.

Вечер она провела в одиночестве, сидя за столиком в ресторане отеля.

— Вы здесь у нас проводите больше времени, чем наш завсегдатай Тедди, — пошутил бармен. — А он наш самый верный посетитель. Даже письма получает на наш адрес.