Последний демиург (СИ) - Хабарова Леока

Но Ладимир оставил требование без внимания. Не говоря ни слова, князь схватил её за плечи и прижал к стене.

– Не трогайте меня! – она брыкалась и дёргалась, пытаясь высвободиться, но хватка князя стала только крепче. – Вы не смеете!

– Смею. – Ладимир склонился и прильнул к её губам. Поцелуй вышел долгим и требовательным: князь принудил Вереск открыть рот, и когда их языки соприкоснулись, она едва не лишилась чувств.

Но… всё-таки не лишилась. Ни чувств, ни разума, ни гордости. Поэтому, когда Ладимир отпустил её, разомкнув стальные объятия, Вереск с размаху залепила князю пощёчину. Точнее… попыталась залепить: Ладимир легко перехватил её ладонь. Перехватил и тут же выпустил.

– Прости, – прошептал он. – Я машинально. Хочешь ударить – бей. Мешать не буду.

– Вы… – всхлипнула Вереск, ощущая на губах солёную горечь непрошеных слёз. – Вы… Убирайтесь к чёрту! Ступайте к своей леди Арабелле!

– Никуда я не уйду. – Князь коснулся её щеки. – Вереск, неужели вы так слепы?

– Ч-что?

– Так слепы, что не замечаете очевидного. – Он поднял её лицо за подбородок. – Мне не нужна леди Арабелла. Её, да и всех других, привлекают деньги, земли и власть и ничего кроме. Для любой из претенденток я – всего лишь выгодная партия, не больше. Условность, без которой невозможно получить Мейдинские богатства, только и всего. Понимаете?

Вереск тонула в его глазах. Растворялась, словно капля росы в океане.

Она понимала.

– Я вижу, что понимаете… – прохрипел князь. – Никто из претенденток не волнует меня. Никто не влечёт. Никто мне не нужен. Никто, кроме вас. И вы будете моей. Сейчас же. Немедленно.

Он снова поцеловал её, и на этот раз ноги Вереск подкосились. Она ухватилась за широкие плечи, ощущая жар ладоней на талии. Голова кружилась, мысли путались, близость Ладимира опьяняла, лишая разума и воли.

Надо оттолкнуть его. Прогнать. Нельзя… ах!

Ладимир подхватил её на руки, как тогда, на корабле. Пинком открыл дверь и в три шага преодолел расстояние до кровати.

– Я хочу тебя. – Синие глаза стали тёмными, как ночное июльское небо. Вереск видела в них отражение собственной страсти. – Хочу, как ненормальный.

Большой и тяжёлый, он навалился на неё. Вереск чувствовала силу его желания, и это сводило с ума. Князь целовал её шею, медленно спускаясь ниже. Когда на пути его губ возник корсаж, Ладимир, не колеблясь, разорвал его. Треск ткани заставил Вереск вздрогнуть.

– Вы испортили мне платье, милорд, – прошептала она, закрывая глаза.

– Я подарю тебе сотню новых. – Он накрыл ладонью её грудь. – Ты такая красивая.

Его прикосновения были нежными, а поцелуи – горячими. Он исследовал её тело не торопясь, словно хотел запечатлеть в памяти каждый дюйм. Вереск ахнула, когда Ладимир ловко перевернул её на живот и окончательно освободил от одежды. Его губы коснулись шеи под волосами, мочки уха, скользнули вниз. Когда рука легла на поясницу, Вереск не смогла сдержать стон, а князь тут же поцеловал чувствительное место. Его ласки доводили до дрожи, внутри разгорался жар, и хотелось большего. Много большего. Но князь отстранился.

Сгорая от жажды близости, Вереск перевернулась на спину. Ладимир стянул рубаху через голову, сбросил сапоги, снял бриджи и предстал перед ней, прекрасный в своей наготе. Вереск поняла, что краснеет. Она не могла смотреть на него. Она не могла не смотреть на него. Она…

Я… люблю его?

Князь вернулся к ней. Прикосновения обнажённого тела жгли огнём. Мысли рассыпались, точно бусины с разорванной нити. Когда Ладимир осторожно проник в неё пальцем, Вереск вскрикнула.

– Ты хочешь меня так же сильно, как я тебя, – прошептал он, и это был не вопрос.

Вереск сама прильнула к его губам, а рукой потянулась вниз. Коснулась. Легонько сжала. Князь глухо застонал. Она направила его, и он вошёл. Осторожно. Нежно. Но осторожности и нежности надолго не хватило. Да и не требовалось…

– Ещё! – молила Вереск, выгибаясь ему навстречу, и Ладимир внял её мольбам. – Ещё!

Она вонзила ногти в скользкую от пота спину. Обвила князя ногами. – Да!

Она достигла пика столь яркого, что даже солнечный свет в сравнении казался бы сумраком. А через мгновение её оглушил утробный рык, и князь придавил её своим весом.

– Мне нравится смотреть на тебя. – Шёпот звучал не громче треска дров в очаге. – Особенно сейчас. На такую встрёпанную, раскрасневшуюся… – Он взял её руку и притянул туда, куда считал нужным. – А я нравлюсь тебе, Вереск?

Она приникла к нему и поцеловала широкую гладкую грудь.

– Я люблю вас, милорд.

Ладимир обнял её. Прижал крепко-крепко, словно мало ему было долгой сладкой ночи.

– Когда ты заснула, я сжёг твоё платье служанки.

– Значит, буду ходить по замку нагишом, – промурлыкала Вереск и потёрлась щекой о колючую щетину на его подбородке.

– Звучит весьма заманчиво.

– Могу я и дальше помогать Милде с хозяйством, милорд?

– Нагишом? – Ладимир ущипнул её за ягодицу.

– В любом наряде, который предложите взамен. – Вереск притянула к себе его руку и поцеловала пальцы. Один за другим. – Платье вы сожгли, но я по-прежнему служанка. Помните?

Князь резко подмял её под себя и навис сверху. Глаза его улыбались.

– А вы помните?

– Что именно?

– Я обещал дать вам работу. А слово моё…

– … крепче стали калёной, – рассмеялась Вереск.

– Всё верно. – Он чмокнул её в кончик носа. – Только вот… очередная служанка замку ни к чему. – Ладимир улыбнулся. – Приюту рассвета нужна хозяйка, Вереск. А мне – преданная жена.

Вереск едва не задохнулась, когда до неё дошёл смысл его слов.

Жена? Он хочет, чтобы я стала его женой?

– Что скажешь? – Князь принялся осыпать поцелуями её грудь.

– Я…

В дверь не просто постучали, а забарабанили, едва не сорвав с петель.

– Миледи Вереск! – Горий орал, как оглашенный. – Миледи Вереск! Скорее! Скорее! Случилась беда!

Глава двадцатая

Глухой ночью просторный холл казался мрачным и пустым. Широкая лестница с округлыми ступенями напоминала рёбра исполинского морского угря, а Дара – сломанную куклу, брошенную нерадивым ребёнком. Бледная до синевы отроковица лежала на спине, широко раскинув руки и слепо пялилась в расписной потолок остекленевшим взглядом. Что застыло в мутных, точно трясина, глазах? Удивление? Страх? А, может, мольба? Вереск не знала. Едва увидев девчушку, она вскрикнула и уткнулась носом в грудь Ладимира. Князь тут же обнял её, ничуть не заботясь о том, насколько красноречив столь интимный жест.

– С лестницы упала, – мрачно констатировал Горий и стащил с головы нелепый белый парик с обтрёпанной косицей. – С самого верху.

– Ты видел? – строго вопросил Ладимир.

– Да что тут видеть? – вздохнул лакей. – И так ясно.

– Кто ещё в курсе?

– Милда. – Старик поскрёб в затылке. – Она-то её и нашла. Вазу разбила...

– Милда… – медленно повторил князь, и Вереск почувствовала, как напряглась его рука. – Где она сейчас?

– У себя, - виновато пробурчал Горий. – С ней истерика, милорд.

Ладимир скрежетнул зубами.

– Вереск. – Он отстранился и легонько тряхнул её за плечи. – Вереск, вы слышите меня?

– Д-да…

– Я могу рассчитывать на вас?

Вереск кивнула, усилием воли сдерживая готовые хлынуть градом слёзы, а князь склонился к самому её лицу.

– Ступайте к Милде. Ступайте и проследите, чтобы старушка держала язык за зубами. Ясно?

– Да милорд, – прошептала она едва слышно и, пошатываясь, заковыляла в сторону кухни.

– Бедная девочка! – Милда сидела на узкой кровати в своей крошечной каморке и рыдала в голос. – Моя бедная девочка! Несчастная сиротка!

Вереск терпеливо слушала причитания, крепко сжимая узловатую старческую ладонь: пусть лучше Милда опустошит себя сейчас с ней, чем будет искать, кому излить горе.