В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд
— Мне нужен грамм29, или как там это, черт возьми, называется.
Дойл делает паузу и поднимает на меня обеспокоенный взгляд, приподнимая брови.
— Я не понимаю, во что ты играешь с Обри, но она не должна знать, кто мы такие. Никто из гостей не должен знать, Влад, и чем больше вы будете общаться, тем сложнее это будет скрыть. Остальные из нас веками общались с людьми, пока ты сидел взаперти и пытался забыть об их существовании. Прошел всего один день, а ты уже успел расстроить нашего единственного гостя.
Я обхватил голову руками.
— Она фотографировала везде.
— Она одна из популярных инфлюенсеров в социальных сетях. Я навел о ней справки. Все в порядке. Я позабочусь об этом.
Я ударяюсь лбом о стол.
— Мое принуждение на нее не действует.
— Правда? — он хмыкает, поглаживая свою короткую бородку. — Может, ты просто мало ешь?
Неплохая идея.
— Верно, я буду есть больше, — говорю я, удивляя его.
Я сажусь и смотрю на ее багаж. При мысли о том, что она носит такую одежду для другого мужчины, меня разрывает ревность.
— Отлично. Все приложения уже загружены, и я создал аккаунты на Etsy и в Instagram. Также добавил YouTube. Если у тебя возникнут вопросы, звони Фрэнку. Уверен, он с удовольствием познакомит тебя с социальными сетями.
Я качаю головой в ответ на его постоянные напоминания о существовании Фрэнка. Он бы никогда не одобрил, если бы я бегал за человеком, как влюбленный дурак.
— Отвали, — я пренебрежительно машу ему рукой, прежде чем остановиться. — О, и ужин в семь.
Он поднимается на ноги и идет к двери.
— Я куплю новый солнцезащитный крем и прослежу, чтобы Фрэнк понял, что у нас не может быть и намека на драму. Обри тоже придет?
— Не знаю, — говорю я, хмуро глядя на ее багаж.
Он смотрит на него, и его глаза встречаются с моими, прежде чем он выгибает бровь.
— Возможно, тебе стоит немного усерднее стараться не быть мудаком?
Когда он уходит, я снова сажусь в кресло, намереваясь узнать о ней побольше. Постарайся не быть мудаком, говорит он.
Я замечаю пакеты с кровью, которые Хильда оставила для меня на тарелке со льдом, и вздыхаю. Я протыкаю зубами пакет с первой отрицательной и морщусь.
— Почему принуждение на нее не подействовало?
Такого никогда не случалось, и размышления над этим приводят к еще нескольким вопросам. Почему, если мне было все равно на людей, я хочу знать о ней все? Почему она заставляет мой член стоять по стойке смирно, едва взглянув, и как ей почти удалось заставить меня кончить в штаны, как неопытного парня?
Я прихожу к выводу, что она что-то вроде сирены.
Я должен избавиться от нее.
Глава 10
ВЛАД

— Неужели так трудно терпеть одного человека? — ворчу я.
Совет Дойла держаться от нее подальше прокручивается в моей голове, и это бесит до невозможности. Ее запах, такой сильный в комнатах и коридорах, словно преследующий, заставил меня сбежать в библиотеку. Я закрываю глаза и вдыхаю, радуясь, что ее аромат здесь приглушен старым пергаментом и книгами. Что она со мной сделала? В камине потрескивает и полыхает огонь, а я смотрю на падающий снег через арочное каменное окно, размышляя об одном хрупком и дерзком человеке.
Прошло уже несколько часов, а мой член все еще тверд от ее поцелуя, но я отказываюсь быть сломленным ею.
Никогда больше я не позволю себе зачахнуть, если один человек может так сильно контролировать меня. Прошло более ста лет с тех пор, как я ощущал под собой мягкую женскую плоть, и я не могу поспорить с тем, что Дойл прав.
Было бы гораздо проще сопротивляться ей и найти какую-нибудь другую женщину, готовую удовлетворять мою похоть — по крайней мере до тех пор, пока эта не уйдет, вернувшись в ад, откуда она пришла.
Моя железная воля близка к тому, чтобы рухнуть, совсем как опустошенные и выброшенные пакеты с кровью у моих ног. Это было бы терпимо, если бы ее запах не пропитывал замок, подливая масло в огонь моего отвратительного настроения.
Я сижу и просматриваю сотни фотографий Обри с другим мужчиной в этом Instagram, позволяя любопытству взять верх. На самой последней фотографии моя спина выпрямлена от ярости, а из груди вырывается рычание. На многих из фото Обри в его объятиях, смеется и улыбается.
Этот жалкий человек просит прощения с помощью ракушек? Я нахожу еще более незрелым то, что он делает это публично.
Этот шут дуется как ребенок, и очевидно, что женщины этой эпохи даже не подозревают, что у него нет никакого мужского достоинства. Позорно, что Обри вообще связалась с таким мужчиной. Разве этого хотят женщины в наши дни?
То, что она могла простить его из-за одного инфантильного жеста, приводит в ярость. Я заставляю себя положить телефон на место, пока не сломал это хрупкое устройство. Отвратительная ревность, заполняющая мозг, быстро сменяется замешательством. Почему меня должно это волновать? Она — всего лишь ничтожный человек, нарушающий мой покой. Я должен уметь противостоять ей.
Фрэнк настаивает, что пакетов с кровью достаточно, но если это правда, то как она может вызывать у меня такую реакцию?
Эта мысль раздражает меня, когда я поднимаюсь и иду через всю комнату к роялю, наполовину окутанному темнотой. Я опускаюсь на скамью и выплескиваю свое разочарование на клавиши. Я не прикасался к инструменту десятилетиями, но мог бы сыграть эту пьесу вслепую и полумертвым. Знакомая музыка — бальзам для желания, бушующего в моей груди.
По деревянному полу дальше по коридору раздаются шаги, и я стискиваю зубы, сдерживая рычание. Мой взгляд падает на то, в каком затруднительном положении я оказался. Ее запах становится сильнее, когда я пытаюсь избежать его.
— Будь все проклято.
Я быстро сгребаю пустые пакеты из-под крови, оставшиеся с прошлой ночи, и бросаю их в огонь, проклиная поднимающийся запах горящего пластика. Черт. Эта женщина убьет меня…
Я резко выдыхаю, когда странный свет ослепляет меня, и она вскрикивает, размахивая руками, как испуганное животное, потерявшее рассудок. Ее телефон с
