Названые братья. Сын императора - Мария Зайцева
Сглотнул, машинально поведя носом и втягивая нежный, сладковатый аромат, уже знакомый ему по прошлой их встрече, на рефлексе сжал сильнее талию…
Рути, сглотнув, осторожно, пальчиком, отвела от шеи острие штыка:
— Ты чего? — спросила она, — это же я…
— Темный… — выругался Ежи, — ты зачем подкрадываешься? А если бы я тебя?..
Он замолчал и, не найдя нужных слов, прижал девушку сильнее к стене.
Она почему-то не сопротивлялась, покорно позволяя ему это, Ежи с удивлением ощутил эту покорность и замер, вглядываясь в бледное в полумраке зарождающегося утра лицо.
— Ты чего здесь забыла?
— Ты… — она облизнула губу, маняще блеснувшую и намертво заякорившую взгляд Ежи на себе, — папа сказал, что вы… Утром уходите… Это так?
— А если и так?
— Просто я… хотела… попрощаться…
Ежи неверяще уставился на нее:
— С чего это? Ты меня прочь гнала, а тут…
— Не важно… — Рути отвела взгляд, чуть дернулась, намекая на то, что ее уже можно было бы отпустить.
Можно, да не нужно.
Ежи сознательно проигнорировал эту попытку, продолжая прижимать девушку к стене собой и с удовольствием дыша ее ароматом, так вкусно будоражащим сознание. И тело, чего уж скрывать.
За последний месяц в ночных подружках у него побывала только правая рука, а поцелуи он получал лишь от Вишенки.
Неудивительно, что близость тонкого, нежного тела сработала мгновенно.
Ежи непроизвольно качнулся еще вперед, и Рути, ощутив, что там внизу что-то такое необычное происходит, еще сильнее дернулась, беспомощно прикусив губу и сурово посмотрев на Ежи:
— Пусти!
— А как же попрощаться? — усмехнулся он, опять двинувшись к ней и поймав волну дрожи по гладкой коже. Ее реакция заводила еще сильнее, а притворная попытка вырваться, именно притворная, потому что Ежи даже в таком возбужденном состоянии понимал, что, если б девчонка захотела его оттолкнуть, то сделала бы это, не сомневаясь, придавала дополнительную пикантность моменту.
Рути была одета по-домашнему, в юбку и тонкую рубашку сверху, и Ежи дико хотелось нырнуть под эту юбку и проверить, так ли она хочет его оттолкнуть? Или это лишь игра?
Но до такой вольности он пока что голову не потерял, а потому просто уткнулся губами в изгиб шеи, и Рути неожиданно вздрогнула, застонав и тихо подавшись к нему.
Ежи, осмелев, усилил напор, нацеловывая ее, облизывая, стягивая с изящного плечика ворот рубашки, и ответная дрожь девушки служила ему ориентиром, что все правильно!
Все так, как надо, он делал!
— Постой… — бормотала обессиленно Рути, подаваясь к нему всем телом и позволяя себя целовать и тискать все сильнее и яростнее, — подожди… Ты… Ты бессовестный… Не пришел ни разу… За этот месяц…
— Ты прогнала же… — бормотал Ежи, упиваясь ее вкусом и всерьез думая о том, чтоб упасть на колени и задрать юбку на генеральской дочери.
— Ну и что? Дурак какой… Мог бы прийти… — стонала Рути, задыхаясь от эмоций и его чересчур смелых ласк.
— Не мог… Я постоянно был в нарядах… — Ежи, наконец, пересилив себя, потому что, несмотря на дикое возбуждение, охватившее и поглотившее его, даже сейчас было понимание, что развращать дочь генерала, прижав ее к караульной, словно дворовую девку, как-то немного неправильно. Хотя, если она продолжит стонать в том же духе, то последние мозги из головы утекут…
Он положил ладонь на дрожанее горло Рути, чуть сжал скулы, чтоб не дергалась, глянул в затуманные глаза и, уже полноправным хозяином, поцеловал в раскрытые влажные губы.
Рути, слабо вздохнув, покорно позволила себя целовать, сама потянулась к нему, положила ладони на плечи, привлекая ближе.
Ежи от этой немудреной ласки еще сильнее завелся, зарычал сдавленно, грубее и жестче вжимаясь в покорно подставленные губы, нагло и опытно скользя языком в рот, упиваясь сладостью и неожиданной покорностью.
Он не знал причин перемены к себе отношения дочери генерала, да ему, если честно, было плевать.
Девушка, о которой он мечтал весь этот месяц, особенно по ночам, пришла сама! Сама! И позволила… Сейчас она все позволяла, о чем он только воображал себе! И отвечала! Тоже сама! Он не принуждал, не неволил!
Вокруг них сгущалась предутренняя темнота, Рути была податливой и нежной, и идея задрать ей юбку прямо здесь, у караульной, уже не казалась Ежи дурацкой.
— Эй, голубки, — прохрипел прямо над ними тихий голос Волка, — вы бы уже шли в койку…
Рути, взвизгнув, попыталась вырваться из рук Ежи, но он не позволил, просто резко прижал ее лицо к своей груди, скрывая от наглого взгляда Волка, и , не оборачиваясь, грубо сказал:
— Вали отсюда!
— Да я-то свалю… — усмехнулся Волк, — а вот Карса ты так не выгонишь…
— Пусти… — пропищала Рути, — пусти меня… Ой…
— Тихо, — сказал Ежи, пытаясь выглядеть спокойным и серьезным, — я все решу. Волк, я же тебе сказал…
— А я тебе говорю, бери девочку и вали, — перебил его Волк насмешливо, — я тебя сменю. Карсу скажу, что у тебя живот прихватило…
Ежи, не веря ушам своим, развернулся к Волку, не забывая прятать Рути за спиной, посмотрел вопросительно:
— Это с чего такая милость?
— Эх, дурак ты… — вздохнул Волк, а за его спиной согласно засопела Вишенка, — молодой еще… Иди, пока отпускаю… Завтра нас тут уже не будет…
Ежи, чуть помедлив, кивнул Волку с благодарностью и, взяв Рути за руку, потащил ее прочь от караулки прямо в лес.
— Вишенка покажет, куда идти, — догнал их голос Волка, а затем мимо скользнула серая тень.
Ежи покосился на молчаливую Рути, кажется, все еще пребывающую в шоке от того, что их застукали, ну, и еще , наверно, от того, чем они чуть было не занялись прямо у стены караулки, и молча шагнул следом за неторопливо двигающейся по одному ей известному маршруту Вишенкой.
Почему-то ему казалось, что она не в болото их заведет.
В этот момент ему не хотелось думать, почему Волк сменил гнев на милость, и, что гораздо важнее, почему сменила гнев на милость Рути.
Было достаточно того, что она покорно идет следом за ним,
