Океан для троих (СИ) - Реджи Минт
Дороти вспомнила, как когда-то давно ее спасала от крамольных мыслей молитва божественному свету, но почему-то сейчас все слова забылись.
Морено скинул рубашку в пару к поясу, стянул сапоги и, разведя руки, медленно повернулся вокруг своей оси, показывая широченную спину, где у основания шеи зарождались осминожьи щупальца и, становясь толстыми петлями на лопатках, взбирались на ключицы. Сделал один оборот, второй и вновь встал спиной. Ожидая.
Меньше всего это было похоже на то, что он ждет наказания. Скорее, разом вспомнились те карты с картинками на бригантине. И пиковая масть на них.
Дороти почувствовала, как жжение под рубашкой начинает перерастать в нечто большее, и давать этому большему волю было смертельно опасно. Она отставила в сторону бокал, скинула мундир, чтобы рукава не стесняли движений. Потом открыла рундук, где как всегда в идеальном порядке лежали сложенными ее вещи. Вытянула из стопки старую ременную тисненую гербами перевязь для сабли, разжала и сняла с нее медные пряжки — калечить в ее планы точно не входило.
Было немного не по себе — потому что с ее силой она могла не рассчитать.
Захлопнула со стуком крышку рундука — Морено даже не вздрогнул и не обернулся — и тихо встала у него за спиной. Близко. Щекоча нервы.
Потом наклонилась чуть вперед и сказала:
— Здесь много вещей, и размах выйдет слабым. Я полагаю, что тебе лучше лечь.
— Прекрасная леди предлагает мне свою кровать? — голос у Морено был хриплым, точно он простыл.
— Временно. И да, я предпочитаю, чтобы моя команда называла меня “капитан”.
— Я учту, — ответил Морено и развернулся к Дороти лицом.
И вот тогда стало понятно, что зря она подошла так близко. Чертовски близко. Потому что в глазах у Черного Пса плескались не страх и не смущение, там, на дне, жило нечто другое — темное, цвета реки в глубине джунглей, и опасное, как аллигатор.
Видеть Морено, растянувшегося на ее, Дороти, кровати, было странно-приятно. Тот лег на живот, сложил руки под головой и спрятал лицо в сгибе локтя. То ли чтобы не смущать саму Дороти, то ли чтобы справиться с собственными чувствами. А то, что Морено сейчас очень нелегко, она прекрасно понимала, и это грело ей душу, как пиратам грели сердца взрывы на королевских кораблях.
Но все, что она сейчас испытывала, не должно было повлиять на главное — на силу удара. Потому что, соглашаясь на наказание, Черный Пес не учитывал, что Дороти может с одного удара кулаком убить быка. Для женщины необычное качество. Некоторые таланты лучше скрывать. О пределах силы Дороти Вильямс знал только Доран и унес это знание в пучину.
Дороти сложила ремень вдвое и намотала на кулак, оставив петлю свободной. Сосредоточилась, убрала за ухо мешающий локон и ударила резко, почти без замаха.
Морено, который не ожидал, что все начнется так сразу, выгнулся от удара, а на его спине поперек лопаток остался четкий отпечаток ремня. С ее, Дороти Вильямс, гербами. Под языком стало терпко, точно выпитое вино было совсем из другого сорта винограда.
— Прикуси покрывало, — коротко приказала она, но Морено только вскинулся упрямо и вцепился сам себе в запястье.
Покрывало он прикусил только после двадцатого удара, когда на спине ровными полосами, чуть с задержкой, проявлялись следы от ремня. Прикусил и выдохнул шумно, но не застонал.
— В тебе много злости, моя прекрасная командор.
Дороти не остановилась — ударила вновь.
— Да, много, Морено. Ты себе даже не представляешь сколько.
Звук, с которым ремень встречался со спиной, был звонкий, четкий. Но капитанская каюта не зря была капитанской — толстые дубовые доски не давали звукам просачиваться наружу.
Удары следовали один за другим, без пауз. Стоило одному следу только начать наливаться болью, как рядом с ним ложился следующий, ожогом отвлекая на себя внимание.
Морено мерно и шумно дышал и только выгибался, когда прилетало особенно сильно, но тут же сам возвращался в прежнюю позу. Ни разу не застонал и не попросил пощады.
Дойдя до середины спины, там где заканчивались ребра, Дороти не стала бить дальше — чтобы случайно не покалечить внутренности, а, разом проскочив поясницу, припечатала ремнем там, где начиналась грубая ткань моряцких штанов. На следующем ударе глазомер подвел, и ремень пришелся уже на ткань, однако почему-то именно от этого удара Морено еле слышно выдохнул, и к выдоху в этот раз примешивался какой-то звук. От него стало опять горячо, и Дороти, испугавшись собственных клубком спящих под кожей демонов, целомудренно подняла удары выше — на широкие плечи.
Когда счет приблизился к пятидесяти, она остановила руку и осторожно положила ремень на кровать, затем смахнула со лба волосы. Признаться самой себе, что она вспотела от пустячных усилий, не вышло — тут было другое. Такое же темное, как морские глубины. Ярость, не дававшая спокойно дышать последние сутки, с тех пор как она увидела взлетающую на воздух “Вирджинию”, отпустила, ушла… Вернее, выродилась в нечто другое. От всего вместе: от разговора, нарочитого показушного раздевания, не менее показушной порки.
Но гнев Черной Ма теперь точно команде не грозил. Морено оказался прав.
— Разговор окончен, — ровно сказал Дороти, отвернулась и, подойдя к шкафу, начала перебирать сложенные там навигационные карты. Следовало проложить курс — подальше от этого безумия и поближе к “Каракатице”.
Потому что если на призрачной бригантине она смотрела в пасть неизведанному, то сейчас, в собственной каюте, она точно заглянул в глаза дьяволу.
Как Морено одевался — Дороти не услышала, тот был бесшумен, как пантера. Что можно обернуться, она понял, только когда шаркнула, закрываясь, дверь.
С кресла исчезли рубашка и пояс, точно и не было ничего. Только складки на покрывале доказывали — нет, было. Дороти отбросила карты, подошла к кровати и устало упала на покрывало. Вольность, которой она себе не позволяла в дневные часы, справедливо полагая, что для сна существует ночь, а молодой леди и капитану не пристало спать днем, как старушке.
Накатила усталость — словно не она сейчас порола, а ее. Под веки точно сыпанули песка, и она позволила себе маленькую слабость — пятка о пятку стряхнула сапоги
