Соло - Аврора Ансер
Потом я поняла – как хорошо, что его сегодня нет. И ужаснулась, как же я буду, когда он всё-таки придёт. Потому что на лекции он всё равно рано или поздно явится, и мне придётся видеться с ним, несмотря ни на что. Ну, а как, по-твоему, другие девочки себя чувствуют? Вот и ты также будешь, молча.
Остаток учебного дня прошёл, как в дурном сне. Я перестала реагировать на открывающуюся дверь, конспекты писала на автомате, с трудом соображая, о чём говорит профессор. В груди не переставая болело, отдавая в желудок. К концу дня от переживаний уже ощутимо мутило.
Сегодня пятница, уговаривала я себя, потом два выходных ты его точно не увидишь. А завтра утром я поеду к Ба, в деревню, всё ей расскажу, она меня наругает, потом пожалеет, может, и поплачем вместе. Она меня вылечит, мне станет легче. Травку какую-нибудь даст, чтобы сердце не болело. Я ещё попрошу чего-нибудь, чтобы память отшибло!
У Ба я смогу летать, там можно. Я обязательно поправлюсь, непременно, точно.
Ещё радовало то, что моей личной трагедии как будто никто и не заметил. Ну, мне, во всяком случае, так показалось.
Сегодня, по случаю пятницы, у нас только три пары. Выхожу во двор, солнце по-летнему светит. Тошнота меня не отпускает, и голова кружится. Во дворе полно студентов, не у всех это последняя пара.
Чуть в стороне стоит компания, парни и девчонки. Там и Кира, замечаю, и кто-то ещё из нашей группы. Кира что-то рассказывает, улыбается, на меня кивает. Девочки понимающе переглядываются, ребята смеются.
– Хорошие девочки любят подонков, – слышу, прилетает громкое в спину. А кто-то из другой компании подхватывает: – …они оставляют здоровых потомков!
– Да ладно вам, не она первая, – говорит кто-то третий, неприлично громко хохотнув.
Студенты продолжают болтать и веселиться, я продолжаю идти, сжимаю зубы. Воздуха не хватает, в груди тесно. Заворачиваю за угол, прислоняюсь к стене, пытаюсь сдержать злые слёзы. Ничего, это только первое время, им быстро надоест издеваться, и всё закончится, наконец-то. Только не для меня. Для меня уже всё закончилось, и теперь даже надежды не осталось, что я встречу единственного. Потому что я его уже встретила, только не того.
Отлипаю от стены. Так, давай ближе к дому. Здесь нельзя разваливаться на куски, ещё кто увидит. Медленно иду, шажок за шажком, берегу силы. Надо бы зайти за хлебом, но точно уже не сегодня.
В парадную захожу с облегчением, почти дома. Забираюсь, как на гору, на свой третий. У двери на коврике стоит небольшая корзинка – в ней два десятка розовых роз, торчит открытка.
Я смотрю на неё и не понимаю. Вроде, некому мне слать цветы, может, перепутали квартиру? Подхожу, вытаскиваю открытку, открываю – там котёнок и одно слово. Я войти в квартиру не могу, приваливаюсь к двери, упираюсь лбом, не могу больше сдерживать горькие слёзы.
Нет, квартирой не ошиблись. Я – котёнок. Ну, и слово для меня нашлось, но одно только – «Прости».
***
– А, Жанночка! – по лестнице поднимается тётя Нина. – А где же ваш красивый мальчик?
Тётя Нина ступает на площадку, понимает, что что-то неладное происходит.
– Ты чего? Никак, плачешь? – соседка голову мою за подбородок поднимает. – Поссорились, что ли?
Я молчу и трясусь, заливаясь слезами, уже до икоты, шмыгаю носом. Тётя Нина видит моё состояние – клинический случай.
– А ну, пойдём-пойдём, всё расскажешь, – говорит женщина и в свою квартиру меня заводит. А я ничего не хочу говорить, мне прилечь надо.
Мы заходим на кухню, тётя Нина мне чаю наливает. Отматывает сразу три бумажных полотенца.
– О-он не мо-ой… – сквозь слёзы заявляю. Показываю открытку, и неожиданно для себя самой соседке душу изливаю. Кроме сцены с превращением, конечно.
– Бедный ребёнок, – тётя Нина качает рыжей головой. – И поговорить, поделиться не с кем. Только не так всё просто. Я-то уже жизнь прожила и знаю, как это бывает. Видела я вас вместе, такая красивая пара!
Из нас красивый только Макс, а всё равно говорят – «Красивая пара»! Хочу сказать, но тётя Нина продолжает:
– По мужчине это всегда заметно, когда ему не надо. Твой не такой, поверь, со стороны виднее. Да и девочка эта вдруг, так кстати – говоришь, они раньше встречались?
Я киваю, слёзы чуть-чуть подсыхают.
– Так она специально, из зависти, «глаза тебе открывает». Он придёт, вот увидишь, или позвонит.
– У-у него телефона моего не-е-ту, – я всё ещё сотрясаюсь бесслёзными рыданиями.
– А, ну так вот оно – телефона нету. А как сможет, сразу придёт, не сомневайся. Видела я, как он вокруг тебя… Хороший мальчик!
Тётя Нина отвела меня в ванную умыться и в мою квартиру проводила. И корзинку с розами забрала, в кухне набрала воды и поставила цветы в вазу.
– А дурацкую открытку сохрани, ещё посмеёшься, – ласково сказала женщина. – Съешь таблетку и ложись в постель, к бабушке соберёшься утром. Эх, молодёжь!
Глава 9. Макс. Ажан.
Выхожу из тёмной парадной во двор, под всё ещё яркое солнце. Уже не радует, и прощальный поцелуй на губах отдаёт горьким. Я ещё не испытывал ни разу таких ярких ощущений от секса. Хотя и до Жанны мне иногда попадались девственницы, и не могу сказать, что я любитель «первого раза». Но эйфория, которая затопила меня после, быстро сменилась тягостным щемящим беспокойством. Ощущение неправильности происходящего отравило всё, что случилось. Всё произошло не так и не там. Я и сам не понимаю, почему и откуда, но чувствую, будто сегодня сделал что-то очень плохое. Я… как будто сжёг лягушачью шкурку. Или сорвал цветок в запретном саду. Интересно, тот нетерпеливый царевич, из детской сказки, чувствовал что-нибудь подобное? Понимал, что наделал?
Сажусь в машину, завожу. Не могу сдержаться, со злости бью руками об руль. Застонать бы в голос! В университете ещё идут занятия, но мне туда не надо. Сосредоточенно гоню машину через весь город, на юг – в пригород, к дому. Вместо того, чтобы чувствовать себя расслабленным и счастливым (я ж этого так хотел, верно?), ощущаю, что внутри собираются рвущим комком совсем другие чувства. Разочарование, злость, горечь, даже страх, наверное – все это внутри меня змеится, сворачивается в удушающие кольца. Тем хуже, что всему причиной только я, на меня обращены эти тягостные переживания.
