Книжный мотылек. Гордость (СИ) - Смайлер Ольга "Улыбающаяся"

Оставшись с Прю вдвоем, я надела чулки и обязательные подвязки, ходить в которых было непривычно, да и никакого смысла, кроме декоративного, они не несли. Потом последовал новый, еще необмятый белоснежный корсет, и наконец — оно, мое бальное платье. Надо сказать — шутница Судьба вдоволь позубоскалила над моим давешним поспешным бегством от тетушек и Мадам, выбиравших мне гардероб. Как девушка, перешагнувшая двадцатилетний рубеж, по меркам Мейферского света я была уже в опасной близости от статуса «старой девы», что, в свою очередь, давало мне некоторые дополнительные преимущества. Например, платье для моего дебюта, вопреки моим ожиданиям, оказалось не белым. Когда я в первый раз увидела его, я села в ближайшее кресло, вцепилась в подлокотники и категорически заявила, что никогда его не одену. Оно. Было. Розовым.

Как ни странно, помог мне разговор с Ксавом, знающим о моей необъяснимой нелюбви к розовому цвету. Простым вопросом: «И как долго ты собираешься бегать от проблемы?» брат заставил меня задуматься. Последние пару дней я по нескольку раз заходила в гардеробную, чтобы сквозь прозрачный чехол посмотреть на свое Розовое Платье, и к сегодняшнему утру я была совершенно точно уверена, что оно мне нравится. Да и Розовым я назвала его, скорее, от испуга: лиф и рукава-«фонарики» романтичного цвета «пепел розы», двойная юбка — из плотного бледно-розового атласа и серебристой дымки поверх, рукава и декольте, края которых были вышиты серебристыми бутонами роз, и такие же вышитые бутоны, чуть большего размера, по нижнему краю подола.

Я старательно избегала смотреть на себя в зеркало все время, пока Прю возилась с пуговками, а потом стало не до того. Мистер Треверс и Эдмон, приглашенные Прю в туалетную, более напоминали двух боевых петухов, которые уже успели не по разу клюнуть друг друга в гребень. Казалось, еще немного, и они начнут наскакивать грудью друг на друга. Но, как и в ситуации с Молли, стоило им разложить инструменты, и с великой тщательностью укутать меня в тонкую черную пелерину, как от вражды не осталось ни следа. Мистер Треверс колдовал над прической все с тем же каменным выражением лица, казалось — его пальцы, делающие удивительно тонкую работу, живут своей, совершенно отдельной, жизнью среди всех этих парикмахерских приспособлений. Эдмон, ожидающий своей очереди, позабыл про свою томную маску, и жадно следил то ли за коллегой, то ли за конкурентом, иногда, буквально мимолетным взглядом, движением пальцев или брови, подсказывая и поправляя его работу. Я почти не смотрела на то, что отражается в зеркале — так заворожило меня это безмолвное общение.

Потом пришла очередь Эдмона, который вблизи оказался обычным, грустным юношей, с кругами под глазами от хронического недосыпа. Его тонкие руки колдовали над моим лицом, я то закрывала глаза, то открывала, то смотрела в сторону, а в его руках чередовались спонжики, кисточки, баночки и коробочки. Причем, зачастую, взяв что-либо в руки Эдмон замирал, переводил глаза с моего лица на то, что было у него в руках и обратно, а потом решительно отставлял в сторону. Наконец и эта часть подготовки была закончена, и Прю торжественно принесла из специального хранилища, которым, как оказалось, оборудована моя гардеробная, завершающую деталь моего наряда — венок из серебристо-розовых, в тон лифа, бутонов мелкой кустовой розы. Эдмон снова уступил место мистеру Треверсу, и тот несколькими уверенными движениями закончил мою прическу.

Я осторожно покачала головой, опасаясь, что сооружение на голове будет жить своей жизнью.

— Будьте спокойны, мисс Дюбо, — протянул Эдмон, собирая свое имущество во внушительный металлический чемодан на колесах, — из причесок мистера Треверса за время бала никогда не выбивается ни одна прядка. Чем бы Вы ни занимались.

— Я оставлю Вашей камеристке указания, что и как ей надлежит сделать после бала, — слегка поклонился мне куафер, передавая Пруденс небольшую брошюрку и бросая неодобрительный взгляд на визажиста.

Оба мастера проследовали к двери, унося и увозя свой багаж с собой. Эдмон задержался на пороге, обернулся, и, закрывая за собой дверь томно улыбнувшись, пропел: «Удааачиии!»

Прю аккуратно развязала и сняла пелерину, принесла и помогла обуть мягкие серебристые туфельки без каблуков, проверила застежки и завязала ленты вокруг щиколоток. Я встала, сделала пару шагов и замерла, застигнутая весьма несвоевременной мыслью.

— Пруденс… милая… А если мне будет нужно… ну, в дамскую комнату… Как же я? — Выдохнула я с ужасом, оглядывая собственный наряд

— Не волнуйтесь, мисс, — моя камеристка помогала мне натянуть длинные, на ладонь выше локтя, серебристо-серые перчатки, — сегодня там Лола будет дежурить, мы с ней с Курсов дружны, сделает все в лучшем виде!

— И как мне её найти? — Забеспокоилась я.

— Не волнуйтесь, мисс, она сама Вас найдет, — улыбнулась мне Прю, отступая на шаг, и удовлетворенно оглядывая с головы до ног, — Вы настоящая красавица, мисс Мила! Ваш дебют не останется незамеченным.

Я сделала несколько шагов к зеркалу, и, набравшись смелости, подняла голову. Еще пару секунд мне казалось, что в нем отражается высокая, угловатая девочка, в коротком розовом платье с пышной юбкой, но, после глубокого вздоха, я, наконец, увидела собственное отражение. И снова, как перед суаре, я не сразу узнала в этой уверенной, красивой незнакомке себя.

В дверь проскользнула тетушка, в сопровождении Честити, своей камеристки — выше тетушки на голову, подвижной и сухопарой, с величавым достоинством носившей среди слуг прозвище «ефрейтор» за некоторые особенности характера. Виконтесса была хороша — в бордовом муаровом платье со стоячим воротником из блондов, с тиарой из золотой проволоки, украшенной россыпью гранатов, венчающей водопад русых кудрей, она была одновременно красива и величественна. При этом, в тетушке Гасси не чувствовалось ничего высокомерного или отталкивающего. Виконтесса в задумчивости качнула веером из пышных черных перьев неизвестной птицы, оглядывая меня.

— Это прекрасно, впрочем, как мы с Фике и предполагали. Однако чего-то не хватает… какой-то детали… Чес, душенька, принеси-ка мне ореховый ларец, мне кажется, там что-нибудь найдется.

— Тетушка, — выдохнула я восторжено, разглядывая виконтессу, которую сейчас язык не повернулся бы назвать «дамой в возрасте». — Вы бесподобны!

— Просто я должна тебе соответствовать, — фыркнула тетушка, разглаживая малозаметную складочку на черных кружевных перчатках.

Честити вернулась с ореховым ларцом, тетушка откинула крышку, и тут же, уверенным движением, вытащила оттуда нитку крупного розового жемчуга.

— Именно то, что надо, — кивнула тетушка, передавая нитку Прю, и делая знак Чес, чтобы та унесла шкатулку.

Жемчуг застегнули и проверили замочек, на запястье вернулся подаренный мне Ксавом браслет «на удачу», я дважды проверила содержимое ридикюля, сшитого вместе с платьем, несколько раз покачала головой, проверяя прочность прически, и, наконец, решилась.

— Я готова, тетушка, — выдохнула я.

Одновременно с этим в комнату вернулась слегка смущенная Чес:

— Они уже прибыли, мадам, — сообщила она тете Агате громким шепотом, — Сандерс встретил их в холле.

— Ну, вот и славно, — качнула головой виконтесса. — Пойдем, Милочка! — И первой выплыла в коридор.

Я почувствовала, как потеют ладони. Скорее всего, этими прибывшими были баронесса Фредерика и её внук, помнится, тетушка даже что-то говорила об этом за ленчем, но я слишком нервничала, и не вслушивалась толком в её слова. А теперь мне придется снова столкнуться с Тем-самым-Раулем, да еще и в розовом платье! Судорожно сглотнув, я подавила приступ паники, требующий немедленно сказаться больной и запереться в своей комнате, и строго напомнила сама себе, что я уже не мнительная девочка-подросток, да и мнение обо мне мистера Файна меня нисколько не должно беспокоить, и уж совсем никуда не годится свести на нет усилия стольких людей по моей подготовке. Надо было идти.