Я тебя съем - Лана Морриган
– Скоро вернусь. Нужно распечатать еще один комплект тестовых материалов.
Покинув аудиторию, я расфокусировано уставилась перед собой, подпирая спиной дверь преподавательской. Тело скрутила дрожь. Она стягивала легкие, словно толстой металлической проволокой и оплетала каждый позвонок холодными щупальцами, отдаваясь покалыванием на лице и в кончиках пальцев. Одно резкое движение головой, и мое сознание померкнет. Отключится.
«А если Ник последует за мной? Войдет в преподавательскую?» – мысль полоснула жаром, расползлась перед взором темными мушками. Нельзя задерживаться. Непослушные пальцы щелкнули кнопкой компьютерной мыши, запуская печать документа.
– Пожалуйста, только не зависай, – я уговаривала принтер.
А внутренний голос изощренно успокаивал: «Не придет. Ты для него никто. Одна из многих».
Внутренний голос ошибся.
Парень, сложив руки на груди, перекрывал выход из преподавательской. Он не ворвался, как я представляла, а подарил мне чувство мнимого спокойствия и тут же забрал его своим присутствием.
– Разрешите пройти, – буркнула я, опустив голову.
Ник зеркально скопировал мои движения. Я отступила влево, он повторил, шаг вправо, и мужская фигура вновь возвышалась прямо передо мной.
– У вас какие-то вопросы? – Я сохраняла дистанцию, закрывшись от колючего взгляда листами бумаги.
– Привет, беглянка. – Он шагнул навстречу, вынуждая отступить. – Посмотри мне в глаза, Аля, – произнес с раздражением. Надавив плечом, плотно закрыл массивную дверь, отрезая нас от остального мира. – Почему ты ушла? – Оттеснял вглубь, загонял в угол, словно хищный зверь на охоте. Его движения плавны, неторопливы, от них веет силой и уверенностью. – Аля, не молчи!
Смены настроения пугают: вот он мило беседует с девушками, а спустя пять минут без тени улыбки на лице, размеренно шагая, сжав кисти рук в кулаки, кричит. Ведет себя так, словно имеет на это право, словно имеет право на меня.
– Алина Васильевна, – поправила я, задыхаясь от волнения.
Дыхание срывается, становится поверхностным, рваным, недостаточным, чтобы бороться с головокружением. Вот бы выбраться из плена табака и вишни и втянуть чистый воздух без примеси порока и желания. Вернуть разуму ничтожную каплю ясности.
– Как скажете, Алина Васильевна, – Ник отвечает обманчиво равнодушно.
Его взгляд мечется по моему лицу, то спускаясь к шее, груди, то, вновь поднимаясь, задерживается на губах. Я шумно сглатываю, предвкушая очередное «впервые».
Бедро упирается в острый угол столешницы. Еще четыре небольших шага назад, и ловушка захлопнется – хищник зажмет свою жертву между книжным шкафом и письменным столом.
– Меня еще никогда не кидали после секса, Алина Васильевна. – Ник рывком припечатывает меня телом к прохладной стене. – Вы первая, кто это сделала. Знаете, неприятно открыть с утра глаза и обнаружить рядом с собой холодную постель.
С каждым его словом я убеждаюсь, что наша встреча неслучайна.
Уперев руки поверх моей головы, парень нависает, прижимая бедрами, и при малейшем моем движении мужское тело каменеет.
– Я не понимаю, – мой язык заплетается.
Твердь мужского члена упирается в живот, пугая и возбуждая одновременно.
– Хм, – голос парня завибрировал. Мое тело откликнулась волнами тягучего удовольствия на толчки мужских бедер. – Значит, решила играть до конца? А если я скажу, что у вас, Алина Васильевна, родинка на левой груди, почти у самого соска. Вот здесь, – большой палец безошибочно указал место и обвел сосок по границе ареолы.
– Прекрати, – я шепчу, прикрыв глаза.
– Мы уже на «ты»? – При каждом слове, твердые губы касаются моих. Ник не целует, не вторгается языком, царапает щетиной, прихватывает нижнюю губу, втягивает ее в рот и выпускает, копируя движения пальцами на моем соске. – Нехорошо так поступать.
Парень наблюдает. Губы, сосок, толчок бедрами. Снова и снова.
– Отпусти. Сюда могут войти, – молю я.
Под его умелыми руками я больше не ощущаю себя хозяйкой собственного тела. Редкие вспышки в сознании: сопротивляться, сказать «нет», – гасит животное желание подчиниться. Отдаться. Ощутить твердый член внутри. Подарить разрядку. Впитать низкий глухой стон, прижимаясь к натренированному телу, покрытому испариной.
– Я услышу чье-либо приближение.
Я открываю глаза, и упираюсь взглядом в мужское лицо с привычной торжествующей улыбкой. Развязанной, притягательной, возбуждающей.
– Это было ошибкой, – я выговариваю, отворачиваясь.
Мужские губы замирают с моими словами, превращаясь в жесткую линию.
– Ошибкой?! – взрывается Ник. – То есть ты считаешь все произошедшее ошибкой? – рычит, перехватив за подбородок.
– Нет… нет.
Господи, он в бешенстве!
– Ошибкой, – хмыкает, тряся головой и с хлопком отталкиваясь от стены.
– Да, ошибкой, но не в том смысле, как ты подумал. Я ни о чем не жалею, – под шквалом обрушившихся эмоций мне удается сформулировать мысль. – Но…
– Но ты не рассчитывала на продолжение, – кривится Ник. – Или…
– Пожалуйста, не говори грубости, – я обрываю его на полуслове. – Не нужно. Пожалуйста. Я… я… мне нужно идти. Пара. Меня ждут. Не ходи за мной, они же все поймут.
– Не волнуйся. – Я уже вижу мужскую спину. – Не поймут.
Хлопок дверью. И откуда-то сверху на бумаги оседает белая пыль.
Я заставляю себя вернуться в аудиторию.
– С вами все хорошо? – интересуется одна из студенток.
– Да, спасибо. Староста, раздайте, пожалуйста. Этот тест определит дальнейшие темы, что нужно подтянуть к госэкзаменам. Лучше не списывать, он больше для вас, – в голове собственный голос звучит глухим эхом.
– Вы такая бледная, – волнуется все та же девушка, забирая из моих рук листы.
– Давление упало. Пишите. Я быстро отвечу на звонок, съем что-нибудь сладкое и вернусь.
Смартфон вибрирует в моих руках. На экране светится надпись из прошлого: «Любимый».
– Витя, ты не вовремя, – шепчу я, открывая дверь, – у меня занятия.
– Алин, я не отниму много времени.
Как может один и тот же голос быть родным и одновременно чужим, поднимающим из глубин души тепло и горькую обиду?
– Хорошо. – Я осматриваю пустой коридор. – Я слушаю.
– Алин, извини меня. Вышло некрасиво, – тараторил Балабаев. – Прости. Я выпил, не хотел хамить. Мы же не чужие люди. Шесть лет нельзя перечеркнуть одним днем, ведь правда? Шесть лет… у нас уже могли бы быть дети.
– Угу, – мычу, выслушивая несвязанную мужскую речь.
– Прости еще раз, родная, я
