Двое для трагедии - Анна Морион
Последний раз я видела свое отражение пять лет назад, и сейчас, посмотрев на себя в зеркало, я вскрикнула от ужаса: на меня смотрела измученная бледная женщина с впалыми худыми щеками и бледно-фиолетовыми синяками под глазами, одетая в грубую черную мешковину, а ее шею тянул большой деревянный крест.
Мой вид так шокировал меня своей безобразностью, что я горько заплакала. Я в исступлении сняла с себя крест, нижнюю юбку и рясу, швырнула их на пол, осталась нагой и просто разрыдалась: я была такой худой, что ребра отчетливо выпирали над впалым животом, руки превратились в тонкие костяные ветки, а ноги стали тонкими палками. Я стала омерзительна. Мои прекрасные, длинные когда-то волосы были коротко подстрижены: в монастыре их стригли каждые два месяца, чтобы не завелись вши. Осталась лишь страшная тень от той, кем я была пять лет назад.
Вот, во что я превратилась?! В страшную худую тень! В живого мертвеца! Белая-белая, никогда за пять лет не видевшая солнца кожа, ярко подчеркивала синяки под моими глазами и делала меня похожей на вставшего из могилы покойника.
И такой меня должен был увидеть Седрик? Как я могла предстать перед ним в таком виде!
Но мне нужно было торопиться, и, отбросив жалость к себе, я с непередаваемым удовольствием приняла ванну в горячей воде с пеной, несколько раз бережно помыла волосы, которые за пять лет использования хозяйственного мыла стали жесткими и сухими, помыла тело мягкой шелковистой мочалкой и гелем, и лишь тогда почувствовала себя чистой и свежей.
Выйдя из ванной комнаты, я увидела висящее на плечиках белое платье, а рядом с ним – лежащие на стуле комплект белого нижнего белья и новые белые балетки. Я усмехнулась, подумав о том, как неловко было Маркусу покупать все это, ведь он, должно быть, ни разу не был в женских магазинах. Но мне было приятно оттого, что он не позабыл о таких вещах.
Нижнее белье село идеально, и платье тоже оказалось мне впору – оно было классического покроя, на ладонь выше колена. Я надела балетки и, открыв гардероб, повертелась у большого зеркала и с удовлетворением подумала, что теперь я была не так уж страшна. Но мое сильно похудевшее тело и короткие волосы печалили меня: мне хотелось предстать перед Седриком той, двадцатитрехлетней девушкой, а не двадцативосьмилетней худышкой, своим худым угловатым телом похожей на подростка.
Я нашла фен, высушила волосы и расчесала их. Теперь я чувствовала себя человеком. Достойной. Чистой.
Когда я спустилась к ресепшну, Маркус уже был там. Он взглянул на меня, и его лицо приняло виноватое выражение, видимо, он чувствовал свою вину за то, кем я стала, но не сказал ни слова извинения. Девушка, которой я отдала ключи от номера, тоже с удивлением уставилась на меня. Конечно! Еще час назад она видела меня монашкой!
Маркус настоял на том, чтобы я поужинала и повел меня в маленький ресторан при отеле, где я быстро перекусила салатом и водой. За пять лет скудной монастырской пищи мой желудок стал таким маленьким, что для насыщения мне требовалось совсем немного еды. Когда я сказала, что готова ехать, мы молча вышли на улицу, сели в машину и долго ехали до аэропорта: проезжая город, я во все глаза смотрела на окружающий меня свободный мир и новые незнакомые места. Я пыталась понять, какая страна стала местом моего пятилетнего заточения, но так и не смогла это определить: местные билборды были написаны на непонятном языке латинским алфавитом, а им пользуется так много стран, что я бросила эту безрезультатную попытку и прямо спросила об этом Маркуса. Но он улыбнулся мне и ответил лишь: «Теперь это в прошлом».
Маркус привез меня в аэропорт, в котором было совсем мало людей: должно быть, это был маленький город с миниатюрным аэропортом, потому что я увидела только три самолета, и один из них принадлежал Морганам – об этом свидетельствовала надпись «Морган» на его теле. В него мы и сели.
– Когда мы прилетим? – спросила я Маркуса, когда мы вошли в салон: я хотела как можно скорее увидеть Седрика, поцеловать и обнять его – об этом я смела только мечтать долгими бессонными ночами. Ведь он, наверное, еще не знал о том, что его родители благословили наш союз.
– Через пять часов, – ответил Маркус. – Тебе лучше прилечь отдохнуть.
– Я не устала, – сказала я чистую правду: любовь и стремление быть с Седриком давали мне силы.
– Хорошо, как хочешь. – Тут у Маркуса зазвонил телефон, и он заперся в кабине пилота.
Я села в кресло, застегнула ремень безопасности и нервно затеребила складки своего платья – мне не терпелось увидеть своего любимого и сказать ему о том, что я пришла навсегда.
Могла ли я там, в монастыре, даже мечтать о том, что вновь обрету счастье и буду с Седриком? Тогда я уже ни на что не надеялась, а сейчас, в предвкушении увидеть его, не могла найти себе места.
Пять часов… Целых пять часов! Это же целая вечность!
За все время полета Маркус больше не появлялся рядом со мной. Наверно, он сам вел самолет. Я же сидела в ступоре, не имея сил поверить в происходящее, и боялась проснуться в своей страшной келье. Но вот, самолет начал снижаться и вскоре совершил посадку: его немного встряхнуло, а затем он мягко поехал по твердой земле и остановился. Несколько минут спустя, Маркус вышел из кабины пилота и сказал мне идти за ним. Мое сердце бешено колотилось от волнения, а кровь практически разрывала вены – вампир тоже чувствовал это, потому что часто бросал взгляд на вену, пульсирующую на моей шее, но я не боялась его, ведь была слишком ценной вещью для их семьи.
Но, к моему разочарованию, мы снова сели в автомобиль и вновь куда-то поехали. На улице было холодно, и Маркус услужливо дал мне свой пиджак, который очень кстати нашелся на заднем сидении его автомобиля. Мы ехали молча, но я с надеждой вглядывалась в каждый поворот, надеясь увидеть за ним Седрика. Его образ не померк в моем сознании. Но мы проехали уже сотни поворотов, а я так и не увидела его.
– Приехали, – вдруг тихо сказал Маркус.
Мы остановились рядом с густым лесом.
Я не смогла сдержать счастливую улыбку.
– Жди меня здесь. Я проверю, не вернулся ли он в свой склеп, – серьезно сказал мне Маркус. – Не выходи из машины – Седрик может быть
