Рыжий и черный - Татьяна Лаас
— Такой грех есть? — Вик улыбнулась. Она сейчас осознала, насколько соскучилась по сластене-инквизитору. Каеде прибить мало за то, что заставил его забыть. И саму себя надо наказать — за то же самое.
Дрейк откусил кончик тросточки, завертел в пальцах остатки конфеты и невнятно из-за карамельки за щекой сказал:
— Теперь есть. Прости, Виктория, что глупо обидел тебя недоверием. Я рад, что Альк будет в надежных руках — все же в приюте на адер приходится слишком много детей, а Альк невероятно шебутной. На днях он собирался сбежать с цирком, представляешь?
Вик вспомнила, как ей жаловалась Полин:
— Ноа пришлось его пугать и останавливать, чтобы не сбежал. Не волнуйся, Дрейк, езжай со спокойной душой — мы позаботимся об Альке. — она снова подавила просящийся на язык вопрос, где он будет, куда отсылать письма и можно ли вообще отсылать письма, если он будет по другую сторону фронта. И про невесту она не стала спрашивать: неприлично. Еще обидеть может вопросом, почему его невеста не стала присматривать за Альком. Может, там легкое, неприученное к жизни создание, красивое, эфемерное и абсолютно беззащитное, как многие нериссы в этом мире. Идо — невероятное исключение из правил.
Дрейк признался:
— Я ценю это, Виктория. Правда, ценю. — он махнул рукой с дорожной сумкой: — вещи Алька. Я поставлю тут, да?
— Конечно. — В голову больше ничего безопасного из тем для разговоров не шло. Не будешь же с Дрейком обсуждать погоду и здоровье, а нужные вопросы слишком болезненны и опасны. Вики чувствовала, как хрупкая дружба рушится между ними из-за невозможности честно поговорить… Война, разводящая по разные стороны друзей, её пугала.
Дрейк поставил сумку прямо под нелидой, снова рукой прикасаясь к её осыпавшимся хвоинкам:
— В моем детстве не было нелид. Портовых крыс даже на площади, где стоят городские праздничные деревья, не пускают. А когда попал в приют, там ставили ели — на нелиды денег не было. Иногда даже адеры на праздник приносили сосны, самолично срубленные в лесу. Тайком, конечно же — такое даже монахиням могут не простить светские власти. Я сорву на память…? — его рука тревожно замерла у золоченого орешка.
Вики не удержалась и не стала сдерживать свой порыв — обняла Дрейка, носом упираясь ему в грудь. Плевать, что они через день-два окажутся по разные стороны фронта — Аквилита, хвала небесам, пока еще не воюет, — Дрейк её друг, и это ничто не может отменить. Ни война, ни какая-то там невеста, ни его происхождение.
Она прижалась к нему:
— Надутый ты индюк, Дрейк… Ну что за вопросы… Хоть все украшения забери — только вернись. И Аль, и я, и твоя невеста — мы будем ждать тебя и молиться богам о твоем возвращении. Хочешь, даже нелида будет тебя ждать…
Он еле слышно рассмеялся, забывая наконец чопорное «Виктория»:
— Белочка, мое имя — значит «Селезень», а не индюк. Селезень. Уточка такая мужского пола.
На этих словах Вик не сдержала смеха, вспомнив Ноа.
Дрейк не так понял её смех, но это и неважно:
— Я вернусь, я постараюсь, честно. Интересно знать, откуда ты узнала об Изабелле…
Вик вздрогнула, понимая, что так зовут его невесту. Она отпрянула в сторону — нехорошо обнимать чужого мужчину:
— Мне Ноа сказала.
— Ясно. — он снова задумчиво отправил в рот карамельку, с хрустом откусывая её кончик. — Ради Изабеллы я не заберу сердце с алтаря служения. Ей пока некуда идти, так что она поживет в снятом мной жилье, защищенная статусом моей невесты. Но, белочка, ради неё я не сниму треугольник служения. Со мной поедет Абени Аранда. И видят небеса, её я тоже с удовольствием оставил тут в спокойной Аквилите, но эту нериссу не переспорить. Я пытался. — он посмотрел на Вик и сказал: — что тебя так сильно тревожит? Ты что-то хочешь спросить и очень боишься.
— Откуда ты узнал?
Он признался:
— У тебя очень живая мимика. Очень удивительно, как тебя преступники не считывают. Быть детективом с такой мимикой — это что-то невозможное.
Вик гордо выпрямилась:
— С ними я кремень. А ты мой друг — с тобой я иная.
Дрейк снова попросил её, забирая с нелиды орешек и пару конфет — вот же сластена:
— Спрашивай уже, не страдай, как я, грехом недоверия.
Вик лишь замотала головой:
— Не сто́ит. Неважно, на самом деле. Просто вернись.
Он улыбнулся и прикоснулся кончиком указательного пальца к её носу:
— Не волнуйся, белочка. Я еду на Вернийско-Ондурский фронт…
Вики натужно улыбнулась, обрывая его:
— Я же сказала: неважно.
Дрейк снова хрупнул конфетой:
— Со стороны Вернии, белочка. Со стороны Вернии. Она моя родина — я не могу её предать. — он подался вперед и по-отечески поцеловал её в лоб: — спасибо за все.
…После ухода Дрейка Вик еще долго стояла у нелиды. К демонам традиции… Она не уберет эту нелиду, пока не вернется Дрейк. Дрейк, Брендон, Марк. Пока они все не вернутся. И Каеде… Каеде тоже едет туда. Может, стоит и ему чуть-чуть поверить?
«Виктория, ты что-то не так поняла» — говорил Каеде в катакомбах. Стоит прогнать грех недоверия и просто признать, как данность, что тела убитых он нашел случайно и решил перепрятать, перехоронить, что-то сделать, чтобы помочь? Почему он не стал сообщать об убийстве — тот еще вопрос. Ответ: «Испугался», — к которому всегда прибегают преступники, тут не подходит. Каеде три века служил в охране короля. Там не умеют пугаться. Там во главе всегда твердый расчет. Вик отдавала себе отчет, что возможно никогда не узнает причин, заставившись Каеде так поступить, но надо поверить в него, надо научиться принимать его поступки, какими бы они не казались странными и страшными. Она поверила в Грега и не ошиблась. Поверит и тут своему… По стене скользнула тень волнующегося лисьего хвоста, как напоминание её ненужного происхождения. Поверит и своему лисьему чутью. Но не больше! Становиться лисой полностью она не намерена.
— Бешеные белочки, но зачем он так поступил все же?! — прошептала Вик. Любопытство Ренаров глодало её, мешая думать. Хорошо, что вернулись Эван и Брок с мешком новостей. И главная была вроде бы хорошая — Чандлер признал свою вину. Только Эвана очень смущал один момент: чего так испугался Чандлер, узнав о возможной экстрадиции в Тальму? Почему он выбрал смерть тут суду Тальмы.
Глава 55 День шестой. Принудительный атеизм
Утро у Грега было слишком длинным, даже чересчур.
Он проснулся старательно поздно — после
