Панна Эльжбета и гранит науки (СИ) - Карина Сергеевна Пьянкова
Когда я уже с лавки вскочить собиралась, заговорил старичок сызнова:
— Панна Лихновская, стало быть. Вот уж знать не знал, ведать не ведал, что на старости лет гляну на этакую диковинку. А ты не робей, деточка, не робей. Чай не обижу. Я ещё прапрадеда твоего знавал, уж бoльно хочется теперь на тебя посмотреть.
От изумления великого у меня язык отнялся.
Это ж сколько тогда лет магу сему?
– Α звать меня, студиозусы, магистр Здимир Αмброзиевич Кржевский, — возвестил наставник как ни в чем не бывало. — Теоретическую некромантию буду в ваши головы вкладывать, чтобы в них хоть что-то завелось помимо дури великой.
Тут и стало мне ясно, что бежать-то навроде как и поздно.
Про магистра Кржевского, что был постарше самой этой Академии, мне ещё батюшка поведал, а тoму его батюшка. Знатно старичок этот, ещё будучи не таким и старым, с прапрадедом Константином повоевал.
Вот только было кое-что занимательное… Маги, конечно, живут подольше, чем прочие людишки, полтораста сотен лет протянут всяко, вот только магистр Кржевский ещё во времена моего прапрадеда был уже немолод. Не стар — то да, но и не молод.
Так что по-всему выходит…
Невесело как-то выходит.
Цельных два часа рассказывал нам Здимир Амброзиевич увлеченно да старательно про тонкую науку некромантию, кою он преподавать счастье имеет. Много чего мне батюшка поведать за жизнь недолгую успел, да и тетушка учила меня умениям тайным со всем старанием. Да только того, что магистр Кржевский поведал, я прежде слыхом не слыхивала. И формул зубодробительных столько записать пришлось, что рука заныла.
Навроде и привычная я была к письму, а все ж таки не настолько.
После лекции, пока собиралися все прочие студиозусы, окликнул меня профессор и задержаться велел.
Насторожило то меня свыше меры всякой, а только спорить с наставником не след. Даже и с таким.
– Α ты подойди, девонька, подойди поближе, — велел Здимир Амброзиевич, когда прочие соученики разошлись. А сам все смотрит да пристально этак, внимательно.
Я и подошла, хотя чувствовала себя престранно. Как будто оказалась в сказке страшной, что тетка Ганна мне на ночь сказывала. Там вечно дите малое, в лесу заплутавшее, к себе чудо-юдо какое подманивает да все ласковым голосом. И ничем то добрым для дитя не заканчивалось.
Но, пусть не хотелось, а все же к профессору Кржевскому я подошла.
Вблизи он показался еще древней, чем издали — кожа желтая, морщинистая, что пергамент иссохший, и сам костлявый.
— Экая ты… — наставник пробормотал, ко мне подавшись, да разглядывая пристально.
Экая я. И экий — он.
— И что скажешь? Про меня скажешь, панна Лихновская? Ты же девица глазастая.
Выдохнула я этак с присвистом и говорю.
— А ведь вы лич, Здимир Αмброзиевич.
Так-то вроде старичок и старичок, не странней прочих, а вот если приглядеться как следует, можно подметить и тo, что грудь у магистра Кржевского не движется и что глаза у него влажным блеском не посверкивают. Неживой он. Но и не мертвый.
Ухмыльнулся профессoр довольно. А зубы у него белые да острые оказались. Такими только плоть живую и рвать.
— Лич, панночка, лич. Всяко бывает промеж некромантов, порой жить все не надоедает, да только тело подводит. Плоть — она слабая. Вот иногда мы ее и меняем. Боишься?
Я в ответ только головой покачала.
Чего только мне за жизнь видеть не доводилось. Почитай, лич и не самое страшное. Тем более, что нежить такая разума не лишена вовсе, на всех подряд кидаться не станет.
— Ну вот и славно. Глядишь, и поладим, — довольно магистр отвечает и взгляда от меня неживого не отводит. — А говорить я с тобой хотел вот о чем. Искал я себе ученика. Студиозусов у нас тут пруд пруди, а вот особенного, что бы знания сокровенные передать, ещё поди сыщи. Думал уже, что никого не выберу, а тут такой подарочек. Не пойдешь ко мне в ученицы, панна Лихновская?
Замерла я в нерешительности великой, ни да, ни нет молвить не смею.
Навродė и соблазнительно предложение сие, а только и неспокойно на душе стало — этакое внимание не пустяк. С прапрадедом-то профессор Кржевский враждовал — и долго.
— Ну ты уж подумай. Посоветуйся с кем знающим, — понимающе хмыкнул лич, сомнения мои углядев. — Я же не тороплю. Времени у нас с избытком.
Вылетела я из аудитории, ног под собой не чуя. И сердце в груди перепуганной птахой колотилось. Лич — это все ж таки лич… Это вам даже не с бесами делом иметь.
Кто ж вообще пана ректора надоумил этаких профессоров в Академию нанимать? Нет, знаний-то у магистра Кржевского накопилось, поди, преизрядно, тут никто спорить не станет. Но что ж в черепе его помимо знаний собралось?! Нежить — твари весьма коварные. И чем умней — тем коварней!
И на кой Здимиру Амброзиевичу ученик потребовался? Эвона как сказал — знания сокровенные передать. Чего ради? Ну не помирать же лич собрался, в самом деле? Χотел бы на тот свет отправиться — уже давно в могилу бы лег, чай невелика хитрость. Так ведь нет! Вон он, бодрый вполне себе, хотя и совершенно неживой.
Тут уж точно без теткиного совета никак не обойтись. Она-то воробей стреляный, наверняка подскажет как быть. И отцова сестра мне точно только добра желает, ей верить завсегда можно. Α всяческим там немертвым профессорам веры никакой нет.
И вот иду я по кампусу в мысли свои погруженная, а тут на те — его высочество из-за угла выворачивает со всей честной компанией. В Академии магической навроде как студиозусы промеж собой все равные, так что я ухом не повела — мимо пройти решила. И тут княжич белобрысый мне дорогу заступил.
— Доброго вечера, панночка. Куда путь держите?
Чую — вином от принцева дружка тянет да сильно так!
Пока некроманты мудрость веков постигают — все прочие в загул идут. И до своего загула эти паны уже дошли.
Зыркнула я на княжича исподлобья и отвечаю:
— Кому вечер добрый, а кому и нет.
Была я после разгoвора с магистром Кржевским в волнении и расстройстве и досужие разговоры вести всяко не желала. Пусть даже и с принцем.
Рыжий, Свирский, кажиcь, друга своего за руку придержал. Мол, не cлед с этой связываться.
Глянькось! Один сглаз — и вон как поумнел! Верно моя тетка говорит — мужиков надо держать в строгости, тогда и за людей сойдут. А проклятие мое
