Средь бала лжи (СИ) - Сафонова Евгения

Таша смолкла, хватая губами воздух.

Всё прошло гладко…

Штаб-квартира, сгоревшая так вовремя. Джеми, упавший ровно на её пути. Герланд, который обо всём знал, король, который кажется ей до боли знакомым…

…голос, который она впервые слышит наяву — не изменённым магией, не искажённым сюрреалистичной дымкой сна…

Тариша. Та-ри-ша. Таша.

Шейлиреар. Шей-ли-ре-ар.

Ли-ре-ар…

О, Богиня. И почему умные мысли всегда приходят в голову слишком поздно? Ты, глупая, глупая девчонка…

Глядя в серые, очень светлые глаза короля, Таша сделала шаг назад. И ещё один.

…не так очевидно, как ты думаешь…

— Ты, — выдохнула она.

Дверной замок щёлкнул сам собой, отрезая путь к отступлению.

— Герланд, — не отводя взгляда, сказал Лиар, — кажется, наш разговор придётся завершить в следующий раз.

Камердинер Его Величества вышел из королевской спальни. Прибрал кое-что на столе, выровняв стопки бумаг и стряхнув невидимые пылинки. Поправил чёрные перчатки без пальцев, закрывавшие морщинистые руки.

Вскинув ладонь к лицу, принюхался — и поморщился.

Сон-трава. Треклятая сон-трава, казалось, въелась в кожу. От навязчивого мутного запаха болела голова; он не оставлял старика ни днём, ни ночью.

Взглянув на запертую дверь, темневшую на противоположной стене кабинета, Альдрем покачал головой.

Он никогда не осуждал своего господина. Он был недостоин его осуждать. Он понимал это, как понимал его — всегда. Понимал и принимал: вот уже четыре сотни лет.

Именно поэтому он до сих пор жив.

Старый слуга не то чтобы очень ценил свою жизнь. Просто он уже настолько привык к ней, что расставаться с этой привычкой было бы немного жаль. Впрочем, нельзя сказать, чтобы должность его напрягала. Ему доставляло искреннее удовольствие иметь дело со столь великой личностью и столь изощрённым умом.

Девочку вот только жаль. Девочку, и её сестру, и мальчишек, которых во всё это ввязали…

Вздохнув, Альдрем направился в маленькую комнату, примыкавшую к королевским покоям, где ждало его старое уютное кресло, плед и тёплый чайник.

Да, порой трудно было верить в это — но он всегда знал, что они ведут сражение не ради войны, а ради мира. Не ради смерти, а ради жизни. Не ради того, чтобы выжить, а ради того, чтобы счастливо жили другие: все, чьим хранителем когда-то назначили светлоглазого мальчишку, родившегося в очень тёмные времена.

Радость и проклятие — быть Возлюбленным Богиней. Служить ей и её творениям, пока бьётся сердце, которое будет биться вечно. И пусть порой кажется, что давно забыто всё, чему когда-то учили шестерых отчаянных детей, и всё хорошее и доброе давно погребено под коркой льда, забыто, разбито, растоптано: нужно лишь помнить, что всё зло, которое кому-то причинили, в итоге обернётся благом.

Ведь амадэи — Возлюбленные Богиней. Посланники её, наместники и орудия.

И что ни делает Богиня, всё к лучшему…

Альв поднялся с кресла. Отвесив Таше насмешливый поклон, шагнул вперёд, прямо в каминное пламя — и пропал.

Она пятилась сквозь вязкую тьму запертой комнаты: пытаясь поверить своим глазам, своим ушам, своей догадке.

— Это ты, — повторила она. — Это всё время был ты…

— Я следил за Мариэль с тех пор, как она сбежала из дворца. — Лиар вторил её шагам. — Я видел, как она жила. Я видел, как росла ты.

— А потом понял, что я похожа на Лоуру. — Таша ткнулась спиной в запертую дверь.

— И у меня созрел план. Моя грандиозная игра. Моя последняя игра. — Он остановился в шаге от неё, вытянутыми руками упершись в стену по обе стороны от её лица. — Мне не было жаль твоего отчима: лишь чуточку печально за тебя, ведь ты любила этого недоумка. Но ты должна была расти без отца.

— Я думала, что прошлым летом столкнулась с тремя разными силами и счастливо избежала всех трёх. Но это был ты. Ты один. Кеары, «Венец», наёмники — все они подчинялись тебе: кому бы я ни попалась, в итоге я попала бы в твои руки…

— И наконец я вызвал тебя ко двору, и ты прибыла, и время нового этапа пришло.

— Ты допустил покушение на себя. Позволил исключить себя из жизни на всё это время — чтобы перенести Джеми и Алексаса в своё спящее тело. Чтобы в их облике спокойно делать то, что хочешь.

— Мой камердинер позаботился, чтобы моё тело не очнулось раньше времени. Даже если бы кто-то понял, что Альдрем постоянно даёт мне сон-траву, то ничего не смог бы возразить: её прописывал лекарь.

— И ты одним махом спас королевство и победил в вашей игре. Я в твоей власти, я отказалась от Арона, я прогнала его, я возненавидела его… — глядя на него снизу вверх, Таша обхватила себя руками: беспомощным, неосознанным жестом защиты. — Почему? Почему он не сказал мне?

— Я мог бы сказать, что знание о всесилии врага лишь напугало бы тебя. Но придётся тебе смириться с тем, что у вашей семейной идиллии изначально был срок годности. — Бесцветное серебро его глаз было мягким и чуть насмешливым. — Арон знал, что рано или поздно я тебя достану. Чем больше он будет этому противиться, тем больше ты будешь страдать. Он обеспечил себе путь к отступлению, объявив тебе наследницей рода Морли — и, насладившись несколькими месяцами твоего общества, отправил тебя ко мне, тем самым признав поражение; а если бы ты знала, кто ждёт тебя в Арпагене, ему бы никак не удалось так просто выйти из игры. Он надеялся, правда, что я не сброшу маску, и ты так ни о чём и не узнаешь… Я понимаю, чем он руководствовался. Но я решил иначе. — От спокойной доброжелательности его взгляда и голоса ей снова хотелось кричать. — Мастерам Арон тоже не мог открыть правду. Мастера любят своего мудрого короля, и если открыть им глаза, кто на самом деле сейчас ими правит… Они либо не поверят, либо поверят — и не захотят спасать ни меня, ни тебя. Если поверят, будет только хуже. Сейчас, когда Зельда готова выйти из тени, оставлять страну без правителя было бы безумием, и Арон прекрасно это понимает. Конечно, когда-нибудь он натравил бы их на меня, но пока…

— И теперь я помогла тебе избавиться от единственной угрозы твоему правлению…

Маски сброшены. Игра окончена.

Она не пыталась бежать. Бежать было некуда. Он сковал её по рукам и ногам надёжнее, чем любой серебряный ошейник: её победой, её положением, её сестрой, её единственным другом…

Своим абсолютным неделимым всевластием.

Таша смотрела на того, кто отобрал у неё всё. Семью, корону и трон. Маму, папу и отчима. Сестру и человека, заменившего ей отца. Её первую любовь. Её первый поцелуй. Её детство. Её счастливую жизнь.