Средь бала лжи (СИ) - Сафонова Евгения

— Лив… мама и правда не вернётся.

Она поймала взгляд Джеми: мальчишка смотрел на неё с затаённым ужасом, отчаянно мотая головой.

Плевать. Её сестра имеет право знать правду. Она не позволит дальше кутать Лив в паутину прекрасной лжи.

Так, как кутали её саму.

— Не вернётся?..

Присев на корточки, Таша перехватила руки сестры, сжав маленькие ладошки в своих:

— Нет.

— Почему?!

Не отвести взгляд стоило Таше неимоверных усилий.

— Потому что…

…скажи ей, шепнул голос девушки в чёрном. Скажи жестокую правду, которую она должна знать.

— Потому что она…

…скажи…

— …мертва. — Таша смолкла, смиряясь со звучанием собственного голоса. — Маму убил…

— Врёшь!

Лив отшатнулась — отчаянно пытаясь вырвать руки из пальцев сестры.

— Я не хотела тебе говорить. Но однажды ты бы всё равно поняла, и всё было бы только хуже. — Таша потянулась обнять сестру: Лив увернулась. — Я знаю, это…

— Она не могла умереть! Не могла! Она… она же была хорошей, она…

— Хорошие люди тоже часто умирают, Лив. — Таша сглотнула ком, тяжестью возникший в горле. — Мне бы тоже хотелось, чтобы это было не так.

Как жаль, что эту простую и очень печальную истину она сама поняла непростительно поздно.

— Она сейчас на небесах с папой. — Только не с твоим, с горечью добавила Таша про себя. Но этого я всё же пока не могу тебе рассказать. — Думаю, она счастлива.

Сестра смотрела на неё широко открытыми, на спелые вишни походящими глазами — и Таша впервые поняла, как они похожи на мамины.

— Значит… ты врала мне? — прошептала Лив. — Всё это время ты мне врала, а ты… — она даже как-то испуганно покосилась на Джеми, — ты знал?

На веснушчатом лице мальчишки застыло печально-совестливое выражение.

Лив отступила на шаг, и Таша сама разжала пальцы — такой ужас был написан на детском лице.

— И вы мне врали… вы, вы оба! А я думала, хоть вы… никогда не станете…

Всхлипнув, девочка устремилась прочь: вперёд по белому коридору.

— Лив!

Когда Таша кинулась следом, сестра на миг обернулась — и ненависть, так странно смотревшаяся на детском лице, заставила девушку замереть.

— Ненавижу! — в крике звенела недетская злоба. — Ненавижу тебя! Не хочу тебя видеть, никого из вас! Ненавижу, ненавижу, нена…

Захлебнувшись воздухом, Лив побежала дальше — а Таша следила за ней, пока сестра не скрылась за углом, свернув в одну из дворцовых зал, дававшую начало бесконечной анфиладе.

— Она несерьёзно, — тихо сказал Джеми, взяв Ташу за руку. — Просто сейчас лучше её не трогать. А она поймёт… потом. Ты же хотела как лучше.

— Да. — Чувствуя бесконечную усталость, она шагнула вперёд: зал суда ждал их в конце коридора. — Хотела.

Как они дошли до этого? Когда успели погрязнуть во лжи так глубоко, что ложь стала частью их самих? Потому сейчас так больно её разрывать — ведь вместе с ней ты уничтожаешь себя. Свою веру. Свои надежды.

Почему всё так сложно? Почему зло бывает не совсем злым, а добро не совсем добрым? Белое не всегда белым, как и чёрное чёрным? Как просто было бы существовать в мире однозначных понятий: мире, где не существует сомнений в своей правоте, где не надо жертвовать одним ради другого…

Это и было просто. Пока её не заставили понять, что существует другой мир.

Мир, в котором она живёт.

— Никогда не лги мне, хорошо? — Таша стиснула ладонь единственного человека, который остался подле неё: отчаянно надеясь, что он будет подле неё всегда. — Никогда. Ни в чём.

— А ты мне, — серьёзно ответил Джеми.

Таша помолчала.

Сможет ли однажды она сказать ему, что произошло в эти выпавшие из его жизни дни? Что было между ней и тем, кого она воспринимала как Алексаса — с частичкой его, Джеми, в глубине их слившейся души?

Что на пару ужасных, отвратительных, непозволительных мгновений Таша позволила себе смириться, что он никогда не вернётся?..

— Клянусь, — тихо произнесла она.

Сможет. Не прямо сейчас, но сможет.

Она ведь так устала лгать…

— Клянусь, — эхом откликнулся Джеми.

Таша крепче сжала его пальцы — хотя крепче, казалось, уже невозможно, — и по зелёной дорожке они вместе направились к открытым белоснежным дверям, за которыми уже шумели нетерпеливые придворные.

— Морли-малэн?..

Услышав негромкий голос, прозвучавший со стороны оставленной позади лестницы, ребята обернулись — и Джеми, сглотнув, застыл каменным изваянием.

По белой галерее, украшенной пёстрыми гобеленами и изысканной резьбой, вместе с Первым Советником к ним неторопливо шёл король.

— Морли-малэн, — приблизившись, Советник дружелюбно склонил голову, глядя на Ташу поверх дымчатых очков.

— Добро пожаловать в Альденвейтс, — молвил Шейлиреар Первый.

Как же он молод, подумала Таша, глядя в лицо того, чьё королевство она в итоге спасала. И одет так просто…

Шейлиреар избегал позолоты, украшений и помпезности, предпочитая простые элегантные наряды однородно чёрного цвета. Сейчас, когда Таша впервые видела его вблизи — не на портрете, не в агонии после смертельного проклятия, — она понимала, что у короля и правда удивительно приятное лицо. И удивительно приятный голос. Странно знакомый: должно быть, запомнился ещё с той праздничной ярмарки в Нордвуде, где Таша впервые его услышала.

— Ваше Величество…

Она присела было в поклоне, но Шейлиреар решительно перехватил её руки, вынудив выпрямиться:

— Не нужно, Морли-малэн. Это мне предстоит выражать глубочайшее почтение за тот неоспоримый вклад, что вы внесли в столь опасное дело. — Улыбка смягчила чёткие живые черты его лица, делая его куда человечнее, чем на официальных портретах. — И, думаю, тут и преклонённых колен не хватит… Впрочем, моё почтение подождёт до окончания суда. — Он сделал приглашающий жест, и светлые глаза под чёрными кудрями сверкнули весёлым блеском. — Дамы вперёд.

Таша покорно шагнула вперёд, мимо слуг, застывших у дверей бесстрастными статуями — и настойчиво потянула за собой Джеми, лишь сейчас кое-как выдавившего из себя поклон.