Назад к жизни - Весела Костадинова
— Работать, Михаил Иванович, работать. И вы первый увидите результат, чтоб сомнений во мне у вас больше не было.
— У меня их и нет, Кира, — он чуть погрустнел. — Я рад, что ты взялась за ум. Я буду рад, если ты раскроешь свой потенциал. И если это произошло в том числе и из-за моих…… слов, это значит, что я не зря работаю преподавателем.
— Не зря, — эхом повторила я, чувствуя глухую тоску. Он ведь действительно видел во мне лишь запутавшуюся девочку. Всегда видел. И запомнил в прошлой жизни только потому, что не смог ничего сделать для меня. Я была его неудачей, его незакрытым гештальтом. Теперь узел развязан — я чувствовала это всем сердцем, всей душой. Мы оба могли идти дальше и не оглядываться назад.
Почему же я чувствую горечь от завершения этой истории?
Впереди меня ждет Дима, и наш сын — Кир. У меня будут и плохие и хорошие времена, но не будет больше страшной, фатальной ошибки. Через полгода мы расстанемся навсегда, забудем друг о друге. Мои чувства к нему перегорят со временем, под напором новых впечатлений, новых эмоций. Я стану для него одной из многих, еще одним смутно знакомым лицом в череде сотен студентов.
— Спасибо вам за все, что вы для меня сделали, Михаил Иванович, — тихо поблагодарила его от всего сердца: и за прошлое и за будущее, хоть сердце мое и сжалось от грусти. — Мне очень повезло, что вы стали моим учителем, — в носу предательски защипало.
Михаил молча кивнул, но в его глазах я тоже видела легкую грусть.
— Я надеюсь, Кира, что ты найдешь свой путь. И будешь счастлива.
Ком в горле я стремительно запила кофе, не чувствуя ни горечи, ни температуры напитка.
Больше мне нечего было добавить к сказанному. А Стоянов мое положение облегчить не стремился.
Но, когда я хотела заплатить за свой кофе и мороженое, он резко мотнул головой. Ослушаться я не посмела.
— Мне пора… — голос мой прозвучал как шорох осенних листьев.
Стоянов кивнул, не удерживая.
Встала как во сне, отчаянно желая, чтобы Михаил задержал, сказал хоть что-нибудь.
Не сказал.
Где-то вдалеке ударил гром, предупреждая, угрожая близкой грозой.
— До свидания…
— Удачи, Кира…. — он тоже поднялся, прощаясь.
Сверкнуло.
Я вздрогнула, моргнула и быстро развернувшись, поспешила к выходу, прихватив драгоценную коробку.
На улице почувствовала, как в глазах скапливаются непрошенные слезы и подставила лицо нарастающему ветру. Шла быстро в сторону остановки, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между мной и Михаилом, почти физически чувствуя, что он продолжает наблюдать за мной.
Глупая, глупая девчонка! Нужно радоваться, что беда пройдет мимо, что жизнь скоро войдет в свою колею, оставив мне лишь легкую грусть и понимание ошибок. Но почему тогда так больно в груди? И почему глаза обжигает не холодный ветер, а слезы?
Я добежала до перекрестка и, дождавшись зеленого сигнала светофора, ступила на зебру. Снова ударил гром, теперь уже прямо у меня над головой, на волосы упали первые капли свежего, прохладного дождя.
Я шла, почти ничего не видя перед собой. И только краем глаза заметила странное движение сбоку.
Рефлексы сработали без моего участия. Я рванулась вперед, отталкивая на ходу впередиидущую девушку, сбивая ее с ног, уводя из-под удара.
А потом резкая боль в ноге, удар, падение и…. тьма.
10
Меня несколько раз перевернуло по асфальту, обжегшему ладони, колени, лицо. Протащило по дороге.
Это испытывал мой сын, когда случайная машина оборвала его короткую жизнь? Страх? Боль? Отчаяние? Понимание, что это конец? Обиду на жестокую судьбу?
Дождь крупными каплями падал мне на спину и плечи, охлаждая горевшее огнем тело. Я чувствовала, как что-то течет из носа и рта, слюни, наверное, смешиваются со слезами, но вытереть их не хватало сил. Или желания.
Закрыла глаза. Наверное, так выглядит смерть. Мне ли ее боятся? Я же уже умирала…. Интересно, а что дальше….
Прикосновение горячих ладоней вернуло сознание, а вместе с ним и боль. Яркую, мощную, обжигающую все тело.
— Кира! Кира! Нет, господи, нет!
Я застонала, чувствуя, как болит все, что только может болеть в теле. И что не может — тоже.
Едва сдерживая рыдания, перевернулась на спину и тут же захлебнулась дождем и соплями, что продолжали течь из носа. Закашлялась.
— Тихо, Кира, тихо. Не двигайся, пожалуйста.
Открыла глаза.
Стоянов, мокрый, растерянный, жалкий стоял надо мной на коленях. На его белом лице читались ужас, паника, отчаяние. Рубашка полностью промокла под струями летнего ливня, вода капала с русых волос и длинных ресниц, текла по лицу. Или это слезы?
Ливень хлестал все сильнее, ручьи на улице превратились в потоки, в одном из которых лежала и я. Но ее прохлада снимала боль, не всю, но все же снимала.
— Что…. — сопли мешали говорить, я вытерла их рукой. Она почему-то стала красной.
Стоянов обнял меня, прижал к себе, стараясь хоть как-то защитить от воды и ветра. Не смотря на ожигающую боль, я почувствовала тепло его тела сквозь мокрую насквозь одежду.
— Сейчас, — голос его звучал глухо, — сейчас приедет скорая.
— Не… не надо…. — я пошевелила ногами, вроде все нормально. Пошевелила руками — тоже ничего страшного.
Только сейчас поняла, что вокруг нас столпились люди, какая-то девушка со светлыми волосами держала в руках мою намокшую коробку. Вид у нее был растерянный и в тоже время виноватый.
Кто-то раскрыл над нами зонт — запоздалая мера.
Я чувствовала как сильно и быстро бьется сердце Михаила, как его руки все сильнее прижимают меня к себе. Казалось, он хотел стать со мной одним целым, не отпускать ни на минуту.
Я закрыла глаза, прижалась к нему головой — рубашка тут же стала розовой. Кровь из носа так и не остановилась. Он что-то шептал мне, но я сначала не разобрала ни слова. И только через несколько секунд до меня дошло: он говорил на болгарском.
— Моето момиче, моята радост, моето слънце *…
Совершенно нелогичная, нелепая радость растеклась по жилам, захлестнула меня с головой.
Я слушала его шепот, чувствовала его тепло и мечтала, чтобы эти мгновения не заканчивались.
— Михаил… Иванович, — я шмыгнула носом — похоже кровь все-таки остановилась, — я почти в порядке. Честно.
Он отреагировал не сразу.
— Кира, — уткнулся в мои мокрые волосы лицом, — слава богу. Врачи уже едут.
— Не надо врачей, — я осторожно пошевелилась, села, стараясь не вырваться из кольца сильных
