Королева праха и боли - Лив Зандер
Я заерзала, но не пытаясь избежать наказания, а чтобы поквитаться с ним: я ведь почувствовала ребрами, как набухает его член.
– Не больше, чем тебя.
– Такая же дерзкая в смерти, как и при жизни.
Шлеп.
Следующий удар вышиб воздух из моих легких, превратив поток проклятий в невнятное месиво всхлипов и стонов. Но даже без воздуха, опаляемая болью и жгучим удовольствием от нее, я ощущала себя теплой и невероятно живой.
Енош снова принялся ласкать мое влагалище, то ли чтобы подразнить, то ли чтобы просто смочить пальцы и усилить эффект наказания – не знаю, не могу сказать. Да и какая разница. Я лишь застонала, чувствуя, как двигаются и изгибаются его погружающиеся в меня пальцы, позволяя моим мышцам сжиматься вокруг них. Я была так близко…
Так чертовски близко…
Шлеп!
– Думала, я позволю тебе кончить? – Он цокнул языком. – Нет, маленькая. Я могу дразнить тебя годами, мучить вот так десятилетиями.
И он продолжил свое дело, чередуя жестокие, сотрясающие тело удары с томительными ласками, пока разум мой не сдался, окутанный всепоглощающим жаром. Жаром боли. Жаром гнева. Жаром удовольствия.
Просто… жаром.
Енош подводил меня к границам высшего наслаждения столько раз, что и не сосчитаешь, бросая меня за шаг до пика. Горел зад, ныли мышцы, саднила уязвленная гордость, но сильнее всего билось в яростных конвульсиях лоно, балансирующее на краю мучительного блаженства, лишенное возможности сорваться в пропасть облегчения.
Когда Енош замахнулся в очередной раз, волна жара прокатилась по моему телу, испепеляя напряжение в мышцах, – и я безвольно обвисла на коленях мужа. Слезы туманили зрение. Слезы, порожденные не болью, но острой потребностью и разочарованным желанием.
Но удара не последовало.
– Я насчитал семь. Семь шлепков. Этого отнюдь не достаточно, хотя, смею сказать, ты уже довольно теплая.
Стиснув мою талию, он приподнял меня и заставил сесть. Зад словно огнем горел. Одной рукой Енош отвел от лица мои растрепанные волосы, пальцем другой провел по моему нижнему веку, от внешнего уголка глаза к внутреннему, после чего продемонстрировал мне лежащую на подушечке пальца прозрачную каплю.
– Это, маленькая, твоя последняя слеза. Самая последняя. Больше в тебе ничего не осталось. – Не отрывая от меня неумолимого взгляда, он слизнул каплю и, причмокнув, проглотил ее. – М-м-м, что за чудный подарок ты мне сделала.
Глава 7
Ада
Раскаленная игла гнева вонзилась мне между ребер.
Лишенная гордости, лишенная даже последней слезы, я заморгала – и как никогда четко увидела лицо Еноша, от самодовольно изогнутой левой брови до кривящихся в подобии улыбки губ. Проклятый дьявол, его лицевые мышцы что, никогда не устают изображать жестокую отстраненность?
Меня тошнило от этого зрелища, а ладонь так и чесалась от желания залепить ему пощечину. Если раньше я понимала источник злости Еноша, то теперь мне было просто плевать. Моя собственная ярость нарастала с каждой нашей отвратительной стычкой, с каждой моей попыткой содрать с него чертову маску, после которой мне оставались лишь душевные синяки да порезы.
Я пыталась объяснить, извиниться, образумить… Пыталась даже выпустить на волю его тщательно маскируемый гнев. И ничто не сработало. Ничего не помогло. Что же нужно, чтобы содрать с Короля плоти и костей его броню?
Может, все же оплеуха?
Но не успела моя рука сдвинуться и на дюйм, взгляд Еноша пригвоздил ее к месту.
– Советую передумать.
Я резко выпрямилась, задетая угрожающим подтекстом и грубым тоном:
– Ты бил меня!
– Разве я мог отказать своей жене? «Пожалуйста, отшлепай меня, хозяин…» Ох, она так умоляла. Ну, я и сдался – я ведь должен лелеять свою жену, верно? – Его рука обвила мою талию, притянула меня, усадив на его колени так, что я зашипела. – Ах, как приятно пульсирует твой милый зад – вместо сердцебиения. Смею заметить, отпечаток моей руки на твоей ягодице – прекрасная отметина. Теперь, если захочешь новую порку, тебе стоит только сказать. – На долю секунды его самодовольство сменилось жутким оскалом: – Ударь меня – и будь уверена, что я отомщу, потому что я никогда не поднимал на тебя руку в гневе, не хлестал тебя ремнем и не ударил ни за одно из множества твоих прегрешений.
Моя рука опустилась, и плечи поникли, потому что половина сказанного им была правдой. Енош никогда не причинял мне физической боли – по крайней мере такой, которая не доставляла бы удовольствия. За исключением того случая, когда он вывернул мне ноги, но и тогда он тут же приглушил боль.
И все же я не могла не заметить, какими стали его глаза. Вернувшиеся к своей неумолимой холодности, абсолютно бесстрастные, исключительно суровые – такими бы они показались любому чужаку… Но только не мне. В тени этих густых черных ресниц таилась тонкая трещинка, в которую я могла протиснуться – и добраться до мягких нежных глубин его сердца.
Я знала, что эта трещина есть.
Должна быть.
Сидя у моего мужа на коленях, я выпрямилась, поймала длинную прядь его волос и пропустила ее между пальцами.
– Если не считать твоей прогулки за Сетенские врата, что-то я не видела, чтобы ты уходил распространять гниль.
Енош словно окаменел, только глаза следили за движениями моего ногтя, скользящего по узорам на его кирасе:
– Что?
– Гниль – детям, – уточнила я. – Разве мы не договорились? Я возвращаюсь к тебе, несмотря ни на что, а ты гноишь детей.
Он хмыкнул, потом схватил меня за запястье и убрал мою руку, не позволяя прикасаться к себе – ну, как я и думала.
– Наше соглашение недействительно, потому что ты не вернулась.
Теперь я позволила себе усмехнуться – и снова провела ногтем по бороздкам на черной коже его доспеха:
– Я здесь, не так ли?
– Доставленная смертью.
– Ну, если это не исчерпывающее определение «возвращения несмотря ни на что», то я уж и не знаю, – кончики моих пальцев скользнули вверх по высокому вороту и поползли по затвердевшей линии подбородка Еноша. – Кроме того, ты так и не уточнил деталей. Я знаю только, что я здесь, а ты – не там.
Изгиб его бровей сделался еще круче, как бы упрекая: «Твое упрямство не знает границ».
Честно говоря, меня уже не слишком заботила моя прежняя цель – заставить Еноша вернуться к его обязанностям. Какое мне дело до таких, как Роза, до тех, на чьей совести моя смерть? До преследовавших меня священников? Да и всех
