Баран и жемчуг - Ната Лакомка
Конь, которому надоело стоять посреди луга, ткнул хозяина атласной мордой в шею, но Морис только похлопал его по холке, продолжая стоять столбом посреди луга.
С чего это на душе стало необыкновенно погано? Может, дело не в скорой свадьбе, а в том, что красоточка леди Сегюр записала его в опекуны? Ну да, он постарше лет на восемь будет. Или – что душой кривить? – лет на десять постарше.
Но её отец был постарше его лет на тридцать. И это не помешало графу Сегюру увидеть в нём равного человека, а не варвара, и относиться так же. Почему дочь не может относиться так же?
Морис не знал, что Сегюр написал в письме, но был уверен, что граф ни словом не обмолвился о происхождении некого сэра Мюфла, который получил фамилию от самого короля. Вот только этим фактом Морис совсем не гордился, и сам не горел желанием рассказывать правду о себе леди Фее.
Сначала он успел удивиться и даже обидеться – насколько дочь оказалась не похожей на отца. Он рассчитывал на тёплый и радушный приём, а она сразу обманула его, жестоко пошутила, отправив по объездной, а потом не скрывала неприязни – язвила по любому поводу, злилась, что она защищает её (как будто она могла защитить себя сама!), да ещё время от времени вворачивала обидное «баран», и Морис был уверен, что делала она это нарочно.
Но то, как она защищала его сегодня перед женихом, доказывало, что леди Маргарет – истинная дочь Сегюра. И этот Дофо – он совсем ей не подходит.
Гутун!..
Надо же выдумать такое!
Нет, для феи более подходящее имя – Маргарет. Жемчужина. И сама она такая же, как жемчужина – будто наполненная внутренним светом. Неяркая, но посмотришь – и уже невозможно оторвать взгляд.
Конь снова ткнулся в плечо, и Морис откликнулся с досадливым смешком:
– Да пошли уже, пошли, – сказал он, будто животное могло понимать человеческую речь. – А то маленькая леди решит, что мы сбежали вслед за её драгоценным Эдвардом.
Он медленно пошёл к замку, чувствуя, как тупая, пока ещё не слишком явная боль отдаётся в ногу, и подумал, что Маргарет напрасно благодарила его за то, что он привёз деньги.
Она не знала, что он обокрал её – присвоил себе украшение, которое она подарила отцу, когда тот уходил на войну. Кусочек священного дуба в бархатном чехольчике, расшитом бисером. Морис положил ладанку в кожаный мешочек, чтобы не запачкалась и не намокла, и носил на шее, чтобы не потерять и вернуть при встрече владелице. Но только увидел Маргарет Сегюр – и не отдал.
А теперь – тем более не отдаст. Скоро она выйдет замуж, он уедет, но ладанка останется с ним, как память об этой удивительной девушке.
Да, удивительной. Потому что как бы он ни морщил нос, надо было признать, что землями и замком она управляла совсем неплохо. Не каждая девица её лет справится с хозяйством на пятьдесят миль вокруг, отстоит своё право на земли, да ещё отлупит кого-то там палкой, чтобы не приставали. И выйти за Дофо она очень хорошо сообразила…Только вот именно это Морису особенно не нравилось.
Он остановился и опустился на колено, заметив в траве фиалку.
В этих краях уже тепло, цветы должны расти вовсю, но почему-то их ещё не было. Морис сорвал цветок и поплёлся в замок.
Всё же зря он посмеялся над леди Маргарет, над тем, как она смотрела на него. Разве ему не понравился этот взгляд? Понравился. И что скрывать – слишком сильно понравился. Так что даже сразу подумалось об укромном местечке где-нибудь на сеновале. Вот только леди Маргарет точно не валяется на сеновалах, и точно не захочет поваляться с ним. Она это уже ясно дала понять.
И что такого в этом Эдварде Дофо? Друг детства? Ерунда. Не будет ущемлять её свободы? Ну, это бабушка надвое сказала. И вообще…
Зайдя во двор замка, Морис первым делом спросил, где леди. Ему сказали, что она побежала зачем-то в ледник.
Наверное, решила, как хорошая хозяйка, просмотреть запасы еды, чтобы отдать распоряжение об обеде и ужине. Поставив коня в стойло, Морис отправился к леднику и обнаружил там леди Маргарет – она как раз закрывала тяжёлую дверь.
– Мне не следовало смеяться над вами, – сказал Морис, когда девушка оглянулась и заметила его.
Глаза её расширились, будто она увидела привидение, а на щеках вспыхнул яркий румянец. Солнце светило ей прямо в лицо, и Морис только сейчас заметил, что глаза у леди Сегюр не тёмно-серые, как показалось ему вначале, а фиолетовые. Вот уж – настоящие фиалки! Значит, с цветком он угадал.
– Простите сердечно, леди, – сказал он и протянул девушке цветок. – Я себя нехорошо повёл там, на лугу. Вот, в качестве извинений…
Она взяла цветок, и Морис заметил, как дрожали её пальцы. Ресницы тоже задрожали, прикрыв необыкновенные фиалковые глаза. Да ещё и губы запрыгали – как будто леди Сегюр собиралась расплакаться.
– Не хотел вас обидеть, – снова начал оправдываться Морис. – Война, знаете ли, никого мягче не делает и манер не добавляет. Тупая шутка была, больше не повторится… Вы только не обижайтесь… Я, правда, не со зла, – оправдания были такими же тупыми, как и шутка, но других слов на ум не приходило.
Маргарет Сегюр медленно, словно не веря, понесла цветок к лицу.
Морис невольно проследил путь фиалки и затаил дыханье, когда нежные лепестки застыли в двух дюймах от розовых и таких же нежных губ. Неужели, поцелует цветок? А если потом расщедрится – и поцелует дарителя? Почему бы и нет? В знак благодарности…
– Вы зачем её сорвали? – произнесла вдруг девушка и гневно посмотрела на него. – Это была первая фиалка за много лет! И на всём огромном лугу вы её отыскали и вырвали с корнем! Да есть у вас что-то человеческое?! – и она расплакалась навзрыд.
В первую секунду Морис взбесился до дыма из ушей, но, увидев девичьи слёзы, вмиг остыл.
– Ну вот, опять не угодил, – произнёс он угрюмо. – Я же не знал, что
