Рыцарь и его принцесса (СИ) - Дементьева Марина
Медовое сияние просачивалось сквозь тёмные шатры сосен, подсвечивая в хризолитовый, янтарный, изумрудный. Как бы не хватился дочери отец в неурочный срок! Ведь, забывая обо мне на дни и по целым неделям, бывает и так, что ард-риагу приспевает охота послать за мною, а то и прийти самому, будь то ясный день или глухая полночь. Но могу ли знать наверняка, что друг мой не замкнётся в отчуждённом молчании, не укорит себя: — жаль, не вернуть сказанного, не залетит вспять в уста однажды спорхнувшее с них слово, обидное ли, злое, вовсе не должное стать произнесённому? Выдастся ли ещё минутка откровенности, откроет ли мне сердце тот, о ком столько лжи, оттого что никому он не поведал о себе правды? А я ради неё, правды этой, раз так тому быть, стерплю отцовский гнев, приму на себя вину за долгую отлучку… готова и призраком свободы пожертвовать, пусть отец запрёт мою дверь на хитрый замок, пусть и из окон не увижу юной весны, что шествует красавицей в зелёном убранстве сидхе. Пусть — дороже весны и переменчивой отцовской милости стала мне правда о моём друге. И, глядя в отчаянную зелень глаз, я тихо попросила:
— Расскажи мне.
* * *
На могилке Дейрдре восходили и склонялись долу травы. Лёгким саваном, белой фатою на Самайн покрывал её снежок, и блистали сладкие росы Бельтайна. Уединённо, тихо её пристанище, и редкий прохожий не узнает, что под холмиком этим, без креста, без имени, лежит законная наследница здешних мест, обманутая и преданная. Вся земля эта принадлежала ей по праву, а досталась лишь та, что покрыла скорбные очи да изболевшуюся грудь. Пройдёт незнающий человек, и смутное чувство коснётся души, и светлая печаль осенит чело, и человек прошепчет молитву и оглядит светлый уголок, и помянет ушедших без исповеди, без причастия, оплаканных одним дождём. Мир их душам…
И лёгкий вздох ветерком воспарит над вершинами склонённых дерев, прошепчет листвой: «Мир тебе, добрый человек…»
А лорд Грегори… Да что лорд Грегори! Ему не жизнь — забава. Пиры, охоты да веселья. Праведным трудом прибыток скуден; подлецу само всё в руки плывёт, знай загребай. Вольготно жилось ему в обманом взятом доме, вольготно в присвоенных владениях, и чужой хлеб не встал камнем в горле.
Хватились Дейрдре не так чтобы нескоро. Стоило лишь не явиться на требование привычной до неприметного помощи… Молодой лорд побелел от досады. Хотел было снарядить за беглянкой погоню, уже и сам вдогон наладился… да только выругался сквозь зубы.
— Пропади она пропадом!
Сорвал гнев на всех и всём, что некстати подвернулось, да на том и успокоился.
Мать его и жена уходу Дейрдре лишь обрадовались. Старая сычиха понадеялась, что племянница сгинет безвестно, а она и рук не замарает — как же славно устроилось! Супруга же, хоть и не знала всей правды о мужней измене, невзлюбила Дейрдре за одну лишь красоту, которой люто завидовала, и потому не упускала случая причинить безответной красавице зло.
Грегори по первости, бывало, и вспоминал девушку, что когда-то, в мгновенье наивысшего просветления, принял за ангела. Но вспоминал всегда со злобой, в которую выродилась неосознанная вина и ревность ловчего, по небрежной самонадеянности упустившего из сетей покорную и дивную птицу.
Однако со временем воспоминания становились всё тусклей, всё безразличней; черты Дейрдре истирались, как истирается образ в осквернённом храме. Наконец, лорд и вовсе забыл о ней, да и к чему досадные мысли, когда жизнь во всём удалась?
Супруге своей он и впредь не хранил верности, хоть проделки свои сотворял тихо и аккуратно, соблюдая внешнее благочиние. Некрасивая супруга, паче чаяния, не слишком отставала от муженька в том негласном состязании; сама, впрочем, дальновидно избирала объектами страсти народец попроще: дюжего конюха, кузнеца — ражего детину, долговязого жеманного барда, тогда как обставивший её супруг предпочитал делать ставку выше, тем увлекательней игра. Годы молодости уже минули для него, когда младшая сестра священника, воспитываемая им скорее как дочь, девушка скромная и набожная, утопилась, бросившись с обрыва. Поговаривали, бедняжку принудила к смертному греху ставшая несносимой для неё связь с лордом-обольстителем. Правду ли говорили, или же приписали сей прискорбный случай к длинному списку лордовых «побед», однако убитый горем и стыдом брат вполне поверил в молву и громко проклинал погубителя. Опять же, неизвестно, воззвали ль к ущербной совести лорда стенания священника, устрашила ль глухая ненависть любивших славную девушку людей, или же попросту наскучила давняя забава, однако ж лорд остепенился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Паче чаяния, житьё его с навязанной женой оказалось вполне сносным для обоих супругов. По нраву они сошлись друг с другом, на проделки «благоверных» взаимно посматривали сквозь пальцы, а в целом оставались довольны супружеством; матушкин расчёт вполне оправдался. Батюшка супруги вскорости скончался, оставив дочке немалое наследство, которое лорд и леди сообща прогуливали.
Одно лишь обстоятельство омрачало годы брака — наследник так и не появился. И Грегори нет-нет да и вспоминал с возрастающей досадой прижитого от Дейрдре младенца, ведь в отцовстве своём, зная несомненную верность кузины, он по правде никогда не сомневался. Как знать, где теперь ребёнок Дейрдре, где она сама, да и живы ли они вовсе, или кузина, не знающая жизни за пределами замка, недалеко сумела уйти, и прах её лежит, неприбранный, в каком-нибудь поросшем полынью распадке? Досталась ли она, беззащитная, на поживу зверям, или на потеху лихим людям, сожгла ли её болезнь, убили роды? Увидел ли свет младенец, и кем он был — сыном, дочерью? Да хоть бы и дочь — и та стала бы утехой к старости, которая стала вдруг казаться лорду не такой уж далёкой и несбыточной.
Подошла пора пожалеть о трусости, о давнем решении, что лишило Грегори возможности увидеть своё продолжение. Не узнал бы ни о чём тесть-гордец, и содержание ребёнка в каком-нибудь удалённом местечке среди умеющих держать язык за зубами людей обошлось бы не так уж и накладно. Бастард, эка невидаль! И жене, вздумай та выразить обиду, указал Грегори бы на место. А что теперь? Жена уже не подарит дитя, раз не сумела сделать этого в молодости, другой он не хочет, привыкнув за годы брака, ни одна из внебрачных связей не завершилась отцовством, ведь ему о том непременно бы сказали. Вот и выходит, как ни поверни, — глупость он сотворил, когда Дейрдре пришла к нему. Зачем отказал в пустяшной просьбе? Сохранил спокойствие и деньги, а сына или дочь — потерял!
2
В горах уже лежал снег, но землями ниже угрюмых вершин ещё владела осень. По неделям было тепло и сухо, воздух прозрачен и свеж, леса радуют глаз праздничным разноцветьем: где-то горделиво красуются вечнозелёные великаны, иные деревья не утратили ещё летней зелени, а другие поспели сменить её на багровые, охряные и золотые уборы. И дороги хороши: не размыты дождями; подковы выстукивают незатейливый мотив, и ехать веселей не под набрякшим тучами небом, а под косыми лучами, что пробиваются сквозь узорный рисунок листвяного шатра.
Лорд Грегори с супругой и челядью возвращался в свои владения из гостей, с празднования крестин. Принимали славно, торжество удалось, и даже мать, для которой годы, состарившие сына, также не прошли бесследно, превратив в совсем уж ветхую старуху, но по-прежнему властную, почти не брюзжала в пути. Верхом она давно уже не ездила, опасаясь рассыпаться, но возок катил ровно. Рядом сидела невестка и досаждала пустой болтовнёй, мало заботясь о том, что свекровь не поддерживает беседу даже пустыми замечаниями. Замок был совсем уже близок, и к закату предвкушали сытную трапезу, посиделки у очага и сон в своих постелях. Вот уже совсем, было, и добрались… Движение кавалькады остановил негромкий оклик.
Странно, как не заметили его прежде, ведь не все же были погружены в мечты о скором отдыхе, не все смотрели только вперёд, на дорогу, выглядывая, когда появится замок. Сам лорд готов был поклясться, что, не далее как пару мгновений назад смотрел в ту сторону, и там, где только что было пусто, теперь оседлал широкий сук — и даже листва не шелохнулась, не потревоженная! — диковинного облика юноша.