Все потерянные дочери - Паула Гальего
Вдали одно из кошмарных созданий, в которое превратился деабру, корчится и тоже падает, и холодок бежит по спине, пока я удерживаю силу.
Были ли поблизости Дочери Мари? Были ли Волки?
Вина вонзает когти в мои внутренности, но я не позволяю ей остановить меня сейчас.
Я удерживаю свою магию там и ищу в зеленой траве, ищу в деревьях и в той невидимой линии, которую прочертила высвобожденная сила… и бледнею. Потому что, стоит мне немного ослабить магию… злая сила всё еще там.
Я остановила её спереди, и она нашла другой путь.
Теперь она бежит в другую сторону, идет назад, к источнику, который её высвободил, и Львы начинают испытывать на себе её последствия.
У меня опускаются руки. Этого недостаточно. Меня недостаточно.
Я сжимаю челюсти и втягиваю часть магии обратно, иначе скоро упаду без сил. Оставляю ровно столько, чтобы сдерживать её, и оглядываюсь.
Волки падают, Львы теперь бегут от собственного оружия. Ведьмы истощают свои силы. Земля умирает.
И имя Леса Ярости эхом отдается в моем сознании; песня, которой я не слышала, но чьи фальшивые ноты донеслись до меня, напеваемые испуганными губами.
На последней линии деревьев, среди теней, мне кажется, я вижу лиса с желтыми глазами, наблюдающего за мной. Азери.
Но вскоре он исчезает, и у меня нет времени думать, почему бог лжи решил навестить нас сегодня; ведь эхо того леса смерти продолжает биться о стены смерти, и тогда я понимаю, что мне придется сделать то же, что сделали мои родители в тот день.
У меня дрожат пальцы.
На этот раз нет видений будущего, которое я потеряю. Эрио здесь нет, чтобы мучить меня. Но сейчас, в это мгновение, я действительно хотела бы увидеть тот домик в лесу, того ребенка в колыбели и то лицо, которое теперь я знаю, принадлежит Кириану. Я хотела бы увидеть нас двоих счастливыми в той жизни, которая где-то нам всё же была дана, потому что знаю: это будет последний раз, когда я нас увижу.
Я закрываю глаза и ненавижу то, что у меня нет времени попрощаться. Ненавижу, что мои последние секунды будут полны ярости, насилия, грубой и обнаженной силы, и обещаю себе, что в конце, в самом конце, оставлю мгновение, чтобы вспомнить и ухватиться за что-то хорошее, что унесу с собой.
Может быть, улыбку Кириана.
Я делаю глубокий вдох, сосредотачиваюсь, и в этот миг прикосновение к моей руке сбивает меня с мысли. Я открываю глаза.
Ева крепко держит меня. — Ева, уходи, — бросаю я, не раздумывая, и понимаю, что она не знает всего, что я видела, что чувствовала, что она не знает, что я собираюсь сделать. — И не мечтай, — возражает она.
— Ева, ты не понимаешь. Ты не знаешь, что…
Ева улыбается, и это меня останавливает. Да. Она знает.
— Ты не можешь, — говорю я с разбитым сердцем. — Ты одна тоже. — Она сжимает мою руку сильнее, и мои пальцы дрожат еще больше.
— Меня уничтожит одна мысль об этом. — Не думай, — парирует она. — У тебя нет выбора.
Она смотрит куда-то поверх моего плеча, и, прежде чем я успеваю осознать, кто-то берет меня за другую руку.
— Нет, — шепчу я.
Кириан ничего не говорит. — Кириан, нет. Я не оставлю тебя. — И я тебя тоже, — резко возражает он. — Я знаю, что ты собираешься сделать, и ты не будешь делать это одна.
За его спиной Нирида только что спешилась.
Я чувствую, как ноги немного подкашиваются. Линия между моей магией и силой, пожирающей жизнь, продолжает колебаться перед нами, как неминуемый приговор, и я так устала…
— Нет времени спорить, — настаиваю я. — Есть время для последнего поцелуя?
Глаза наполняются слезами, и в одно биение сердца я понимаю, что спорить не о чем, что я ничего не могу сделать, чтобы этот мужчина ушел отсюда, чтобы Ева отошла или Нирида спаслась.
Мы попробуем вчетвером. И уйдем вместе.
Я отпускаю его руку, чтобы с силой ухватиться за край его нагрудника, тяну его к себе и целую с благоговением.
Одного поцелуя никогда не будет достаточно, но я пытаюсь отдать ему в нем всё: всё, чем я являюсь, всё, чем мы могли бы стать вместе. Я целую его с нежностью, с болью. Целую с яростью и жаждой, и Кириан отвечает мне тем же. Он обнимает меня за талию, прижимает к себе, и его губы скользят по моим в ласке, которая заменяет собой всё.
Когда я отстраняюсь, слез нет ни в его глазах, ни в моих.
Нирида встала рядом с Евой и смотрит вперед.
— А ну тащи свою задницу обратно в седло, — говорит она ей. — Заткнись, Ева, — возражает та, не глядя на неё. — Нирида, если ты не послушаешься, я…
— Заткнись, — повторяет она с большей яростью, и тогда именно она крадет у неё поцелуй со страстью.
Резкий, непредсказуемый и пылкий, он длится так недолго, что Ева всё еще выглядит удивленной и растаявшей, когда та отстраняется.
У меня горит в груди. Как бы я хотела, чтобы у них было больше времени. Как бы я хотела, чтобы оно было у нас всех.
Но время пришло, это наш путь.
Кириан улыбается мне, и я знаю, что всё хорошо. В моих последних секундах не будет ненависти, не будет гнева. То, что я чувствую, готовя свою силу, меньше всего на это похоже.
Нирида берет за руку Еву, а та берет меня. Я переплетаю пальцы с пальцами Кириана и клянусь себе, что мой последний вздох силы, последний выдох будет направлен на защиту этих двух воинов. Что бы я ни сделала. Чего бы это ни стоило.
Ева мягко сжимает мою руку, и я отвечаю тем же. Пора.
Я смотрю на Кириана, потому что мне не нужно смотреть вперед, чтобы сделать это, и если я смогу уйти с образом его лица перед глазами, я буду счастлива, но другое изображение отвлекает меня.
Это молодой и красивый мужчина с длинными, вьющимися и дикими каштановыми волосами. Он одет как воин и носит эмблему волка, вышитую на груди, но при нем нет оружия.
Женский голос заставляет меня перестать изумленно смотреть на него и резко обернуться в другую сторону: — Прошло много времени.
Это та ведьма, что спасла меня в Сирии, слишком сияющая посреди этой битвы, с той же изящной накидкой на плечах, светлыми волосами, заплетенными с цветами, добрым выражением лица и абсурдно прекрасными чертами.
— А ты всё так же прекрасна, —
