Рыжий и черный - Татьяна Лаас
— При чем тут Фейны? — замер Брендон. Он нахмурился и принялся вспоминать расстановку сил в Олфинбурге: — Фейны — фабриканты, военные магнаты. Оливер Фейн — лер во втором поколении. Андре — кера и…
Грег подсказал ему:
— …и незаконнорожденная Блек. Замуж за лера её не отдашь, а вот в метрессы Фейнам — запросто, тем более что Фейны уже интересовались Андре и её исследованиями. Их пароэфирники до сих пор взрываются… Так что будь осторожен в Олфинбурге. Кстати… Оливер Фейн сегодня как раз приезжает в Аквилиту — не бери в голову, я сам с ним поговорю. — Он заставил себя улыбнуться и сказал самое главное: — просто сделай Андре счастливой.
Пока Брендон хмурился и собирался с ответом, Грег хлопнул его по плечу:
— Держись, брат. Еще увидимся — я в гостиницу, а потом поеду встречать Фейна.
— Удачи… — пожелал Брендон, и Грег снова улыбнулся:
— И тебе!
Он торопливо направился к своему служебному паромобилю — до прибытия дневного экспресса Олфинбург-Аквилита было еще часа два, но они пролетят быстро, так что и не заметишь.
Вечернее движение в Аквилите было бурным, и Грег растерял все остатки терпения, пока добрался до гостиницы — злило все: и неправильное правостороннее движение, и слева расположенный руль у паромобиля, и тальмийские дебилы за рулем, пытавшиеся привычно ехать по встречке — в Тальме левостороннее движение. Он еле взял себя в руки, паркуясь в гостиничном гараже и договариваясь с механиком, чтобы к половине восьмого паромобиль стоял под парами — Грег обещал встретить Оливера на вокзале. Эван дал разрешение на посещение Фейном Аквилиты — в отличии от лер-мэра Сореля Хейг не был параноиком.
Грег, стараясь не шуметь, вошел в номер, повесил шинель на вешалку и сразу же заглянул в спальню в поисках Лиз. Родничок в сердце подсказывал, что она спала. Так и было — только устроилась Лиз не в кровати, а в каминном кресле, откинув голову на его широкую боковинку. Кто-то, не иначе Андре, заботливо укрыла Лиз пледом. Листы бумаги с прикрепленными к ним глянцевыми небольшими фиксограммами выпали из рук молодой женщины и рассыпались по полу. Только от вида беззащитной, бледной как призрак, но все же живой Лиззи, вся грозившая порвать его шаткий самоконтроль злость куда-то ушла. Лиз — его якорь трезвомыслия в этом безумном мире. Грег, скинув грязные, сырые сапоги и надев комнатные туфли, прошел в спальню. Он подобрал с пола все листы — Лиз выбирала прислугу в дом, — и положил их на столик у кресла. Сидя на корточках перед Лиз, он внимательно рассматривал её. Синие, тонкие веки, темные тени в глазницах, бледные, впалые щеки — болезнь еще жила в женщине, подтачивая её изнутри. С трудом погасив в себе глупое, несвоевременное желание прижаться щекой к её ладони, он заставил себя встать, раздеться, бросить на пол пропахшую пеплом и сыростью форму. Захватив с собой свежее белье, в одних кальсонах он направился в душ — скоро должны доставить в номер заказанный им ужин.
Он, быстро намылившись и смыв въевшийся запах гари, постоял чуть-чуть под прохладными струями воды. Они уносили прочь усталость, придавая мнимую бодрость. Во всяком случае рванул он потом из ставших холодными струй вполне энергично. Выглянув из ванной и проверив, что Лиз ещё спит, он надел белье и принялся спешно бриться — всего пара суток без бритья, а он уже как каторжанин выглядит. Родничок в сердце окреп и проснулся. Видимо, заметив грязную форму на полу, Лиз сонно сказала:
— С возвращением, Грег… Сильно устал?
Он, спешно плеснув на ладони воду после бритья и похлопав себя по щекам, тут же жмурясь, когда защипало свежие порезы, вышел из ванной:
— Прости, не хотел будить. — он все же присел перед ней на корточки, ловя её ладони и прижимая к горящим после бритья щекам. У Лиз были ледяные пальцы. — Как ты?
Она еле слышно рассмеялась:
— Умирать не собираюсь.
— Я серьезно.
Лиз кивнула:
— И я. Слабость, хочется есть, но в ресторан я сейчас не спущусь — не хочу видеть никого, кроме тебя.
— Я заказал еду в номер. — Грег поцеловал её ладони и отпустил их. Пальцы Лиз тут же зарылись с его мокрые после душа волосы, чуть поправляя их — они сильно отросли и теперь кудрявились на концах, отказываясь лежать ровно. Грег заглянул Лиз в глаза: — как провела день?
Она бросила взгляд на лежавшие на столике анкеты из агентства по найму прислуги:
— Полагаю то, что я купила дом, уже для тебя не секрет.
Грег признался, сдавая сестренку:
— Андре не удержалась и проболталась.
— Особняк сейчас спешно приводят в порядок — через пару дней можно будет заезжать. Или, если номер в гостинице тебе уже надоел, то хоть завтра. Постоянную прислугу я еще не наняла, но мы же с тобой и сами справимся, так?
— Справимся, — подтвердил он, не зная, как подступиться к тяжелой и трудной теме отречения от рода — Лиз должна знать об этом. — Лиззи…
Грег замолчал, подбирая слова, и Лиз сама заполнила получившуюся тишину, вспомнив:
— Твой отец телефонировал.
Он напрягся и пересел в пола на кровать, внимательно всматриваясь в Лиз:
— И что он хотел? — от отца после последнего разговора он ждал только подлости.
— Он просил называть его papá, и сказал, что очень ждет свою первую внучку.
Грег сжал челюсти и опустил взгляд вниз — отец все же перешел границу приличий. Вот же любитель генетики! Было страшно подумать, что он наговорил Лиззи с выдвигаемым требованием первой родить внучку, чтобы не испортить породу Монтов. Мужчина заставил себя разжать судорожно сведенные в кулаки пальцы, потер ладонями лицо, расслабляя мышцы и четко сказал:
— Прости. Это моя вина. Больше такое не повторится.
— Грег…
Он встал:
— Документы о браке придется переправлять. Что скажешь о фамилии Эш? Блеки и Монты со своей родовитой гордостью меня уже подзадрали.
Лиз осторожно сказала:
— Но рождение девочки все решит… Тебе не стоит отрекаться…
— Во-первых, я не собираюсь выбирать пол будущего ребенка. Во-вторых, отец все равно не успокоится и будет продолжать тебя тыкать своим морализаторством. В-третьих, он задавит этим ребенка. В-четвертых, неры тоже люди, а лерство не так и сложно заработать. Откроем парочку новых хребтов или истоков — и титулы любой страны наши, Лиззи. Я готов простить отцу его
