Марина Суржевская - Риверстейн
— Тихо. — мать-настоятельница словно очнулась, мазнула взглядом ледяных глаз по Ксене, обернулась ко мне. Я постаралась выдержать ее взгляд, хотя, честно, хотелось спрятаться под одеяло. Если бы она стала расспрашивать, боюсь, я бы не выдержала, все ей выложила. И про Зов, и про чернильные пятна на теле Ксени и про скрытного Данилу… и даже про то, как хлеб таскаю из трапезной по ночам!
«Только не спрашивай, только ничего не спрашивай», — взмолилась я про себя и по привычке, как в детстве, представила себя сидящей в прозрачной скорлупе, в которой меня не найти.
Селения еще постояла, раздумывая, и резко отвернулась, взметнув шелковые юбки.
— Арей Аристарх, не говорите глупости! Очевидно, что гнилью послушницы не больны и однозначно живы. Девочки, вы освобождаетесь от занятий до полного выздоровления. А сейчас всем разойтись по комнатам, — сказала настоятельница, ни капли не повысив голос, но через минуту толпу из коридора, как ветром сдуло! Обиженный арей испарился быстрее всех. Разочаровано щелкнув кнутом и сверкнув глазами, удалилась и Гарпия.
Дверь каморки со стуком закрылась.
Данина, кряхтя, поднялась с колен.
— Обшиблась я, — ни на кого не глядя, сказала она, — обшиблась. Видать, не гниль то была…
Я недоверчиво промолчала.
Ксеня, не умеющая, долго молчать и тем более грустить, плюхнулась на кушетку.
— Ох, как есть-то хочется! — воскликнула она, — целого медведя сейчас бы съела! Живьем!
Мы с облегчением рассмеялись, а потом я все-таки заплакала. Ну, не удержалась.
* * *Все же подруга была еще довольно слаба. Чем бы Ксеня не болела (по молчаливому соглашению, мы не обсуждали это), выздоравливала она медленно, словно не хотя. Тело, сгоравшее в горячке, с трудом возвращало жизненные силы, к тому же наше скудное довольствие и не способствовал их скорейшему возвращению.
Решено было временно оставить Ксеню в каморке травницы, мне же пришлось вернуться в спальню воспитанниц. Когда я явилась туда после нашего трехдневного отсутствия, оказалось испуганные послушницы во главе с Аристархом, сожгли не только все наши вещи, но и постельные тюфяки, белье и даже кровать привратник порубил топором и пустил на затопку камина. Так что спать мне было просто не на чем. Моего в этой комнате, много лет служившей мне домом, нечего не осталось.
Я не винила девочек. Все боятся смерти. Чернильная гниль и смерть- синонимы.
Но вот где мне теперь спать — вопрос.
Пока я растерянно стояла посреди комнаты, а послушницы испугано жались по углам и косились на меня, явилась младшая наставница Загляда и поманила меня пальцем.
— Пойдем, Ветряна, Матушка распорядилась временно поселить тебя в синей комнате. Где твои вещи?
— На мне, — пропищала я.
Загляда пожала плечами, мол «сама виновата», и вышла в коридор.
Синей комнатой называли маленькое помещение в левом крыле Риверстейна. Из обстановки здесь были только узкая кровать с жестким тюфяком, прикроватный столик с пыльным глиняным кувшином и пузатый комод для вещей. Стены, в прошлом бежевые с красивым васильковым рисунком, со временем превратились в серо-сизые, с облупившейся штукатуркой. Зато витражное окошко, набранное из разноцветных кусочков слюды, сохранилось прекрасно. Тусклые лучи осеннего солнца сквозь такое окно, казались живыми и задорными, яркими бликами оседая на всех поверхностях комнаты.
В общем, мне понравилось. Тем более, что после общей комнаты, которую я всю жизнь делила с десятью воспитанницами, отдельная комната казалась мне невероятной роскошью.
Я постелила свежее постельное белье, протерла окошко влажной тряпочкой и почти счастливая устроилась на подоконнике.
И вспомнила про события в харчевне! И про кольцо!
Сунула руку в карман черного платья Данины, которое так и не переодела, и вскрикнула. Серая спираль на шнурке была там, среди семечной шелухи, клочка исписанного пергамента и корешков болотной мальвы, оберегающей от дурного глаза. Лежало себе спокойненько и даже, вроде, ярче стало! Вот гадость…!
Итак, будем думать.
Я устроилась с ногами на подоконнике, подложив под себя для тепла плащ. И покосилось на кольцо.
Что же произошло?
Я была в в харчевне. Убежала оттуда поскуливая, как щенок. У меня в руках оказалось чужое кольцо. Возможно ценное. Я влипла в неприятности.
Но вот все остальное… мои видения? Галлюцинации? Бред? Возможно…И даже вероятнее всего.
В конце концов, версия, что я задремала, тоже годилась, а кольцо… я и правда его сорвала с того мужчины! Который, скорее всего, просто подошел к уснувшей девушке за соседним столиком поинтересоваться, все ли в порядке!
Да уж, бедняга, хотел помочь, заботу проявил, а тут я вскакиваю с дикими глазами, срываю с него шнурок, толкаю и с воем бросаюсь к двери!
Ужас-то какой!
И что же мне теперь делать? Это кольцо… вдруг оно ценное? Не похоже, конечно, обычная тусклая спиралька, даже не серебро, скорее железо. Потертое, какое-то, и я бы сказала- некрасивое. Сделано грубо, без изящества.
Я поднесла его поближе к глазам. Если хорошо присмотреться внутри какие-то символы или буквы, но такие стертые, что и не разобрать. А может, это просто был какой-то рисунок, который совсем стерся от времени. То что железяка старая, я не сомневалась.
Так что ценным колечко явно не назовешь, но возможно оно дорого его владельцу, как память? Не зря же он его носил на груди…
Я усилием воли отогнала воспоминание о глазах, из которых струится мрак… брр… приснится же такое, в самом деле. Даже сейчас страх накатывает волной, бросая в дрожь.
Интересно, кто это кольцо носил? Наверное, возлюбленная. Я мечтательно прикрыла глаза, представляя себе невероятную историю любви и… вздохнула. Наставницы всегда говорили, что я чересчур впечатлительна и романтична. Что есть, то есть…
Кстати размер у колечка маленький, мне на средний пальчик подошел бы. Я осторожно развязала кожаный шнурок, и удивилась. Тусклое колечко, освобожденное от петельки, засверкало ярче, зазолотилось. Серый металл отчетливо отливал теперь красным. Ну конечно, сижу у окна, вот на металле и отражаются блики красного северного солнца.
Я подняла ладонь, повернулась с окошку, чтобы лучше было видно. Колечко сверкало. А красиво… и почему сначала мне оно показалось безобразным?
Я еще полюбовалась и… надела его на средний пальчик.
И размерчик мой… ой! Маленькая серебряная змейка на моем пальце засверкала еще ярче, красный блеск стал почти нестерпимым, тусклый металл стремительно становился золотым, потом красным, потом багряным… по всему колечку отчетливо проступили буквы и символы, которых я не понимала! И самое страшное… маленькая, теперь уже золотая спиралька пошевелилась, один из кончиков увеличился, стал капелькой и на ней отчетливо проступили…глаза, и маленькая пасть с раздвоенным языком! И эта уже живая змейка, плотно обхватила мой палец, устраиваясь подобнее, качнула треугольной головой, посмотрела на меня, и острые клыки впились мне в кожу. Еще мгновение я смотрела на каплю крови, вытекающую из моего пальца, а потом провалилась в небытие.
