Сумеречный приют - Алесто Нойманн
— Почему?
— Да ты посмотри на свою комплекцию! — Её голос звучал глухо, она наклонилась слишком низко, изучая грудную клетку Николаса. — Любой!
— В основном, той же, что и при жизни. Рубил дрова. Ухаживал за садом.
— Дровосек и садовник, — повторила девушка. — Занимательно.
— Деревья я рубил и при жизни. Когда умер сам, то разглядел красоту в цветах.
Хаббл, наконец, выпрямилась и обошла Ника так, чтобы встать с другой стороны.
— Меланхоличность не свойственна големам, — пробормотала она и наклонилась к груди железного человека. — Я могу взглянуть?
— Конечно, — спокойно согласился Николас. Он прикрыл глаза и вздрогнул всем телом.
— Тем, что от него осталось.
На потрясающе физиологично проработанной громадной железной грудной клетке обнаружилась крохотная потайная дверца. Осторожно повернув круглую ручку, Хаббл бережно потянула на себя. Внутри оказался янтарного цвета блестящий сердечник. Его тонкие переливающиеся ободки опутывали красные узоры капилляров, бившихся совсем, как живые. Хаббл взирала на открывшееся чудо, затаив дыхание.
— Что это? — спросила она полушёпотом.
— Мой голос, — ответил Ник. — Моя личность, моя память. Я сам.
— Это твоё настоящее сердце, — выдохнула девушка. — Не просто блестящая шестерёнка, а целая жизнь. С ума сойти можно, никогда такого не видела.
— Хозяин говорил, что этими сердечниками оживляли големов, — сказал Ник. — Мной уже много лет управляет этот вложенный в грудь артефакт.
— Какой там артефакт, Николас, оно живое! — Хаббл покачала головой. — Очень тонкая работа. Это ведь твоё собственное сердце!
— Сердечник голема, — тихо поправил он.
— Ты человек, Николас, — резко перебила она. — Големов создают из камней так же топорно, как чучела на грядках. А ты был человеком и остался им, несмотря на свой внешний вид.
— Но…
— Ой, прости, ты ведь ещё не знаешь, что со мной бесполезно спорить. — Она наклонилась к самому его уху и лукаво улыбнулась. — Доношу до сведения — спорить бесполезно.
Её тёплое дыхание коснулось железной кожи. Николас вздохнул, и этот жест был скорее остатками человеческой натуры, чем необходимостью. Осторожно прикрыв дверцу, Хаббл задумчиво опустилась на деревянный стул.
— Годван Эмеральд. — Хаббл презрительно фыркнула. — Как будто в его глупом псевдониме никто не узнает сказку про Волшебника страны Оз. Даже не представляю, через какие мучения ты прошёл ради того, чтобы этот псих претворил свою любимую сказку в жизнь. Мне очень жаль.
Николас помолчал, внимательно изучая Хаббл взглядом железных подвижных глаз.
— Надеюсь, что ты никогда не узнаешь, что такое изломанное тело и бессмертная душа. — Он прикрыл веки. — Даже вообразить себе не можешь, насколько я себе противен.
— Ты прав, не могу. — Она слегка наклонила голову. — Потому что ты поистине великолепен. Согласна, сам процесс создания чудовищный, но ты только взгляни на себя…
Ник собирался было что-то ответить, смущённый и сбитый с толку одновременно, но внезапно Хаббл сдавленно охнула от боли и прижала руки к животу. Распахнув глаза, Николас взволнованно глянул на девушку.
— С тобой всё в порядке?
Та коротко кивнула и показала большой палец. Однако по её побледневшему лицу Ник мог судить о том, что ей было невыносимо.
— Рана?
— Да, — сдавленно отозвалась Хаббл и натянуто улыбнулась. — Я переживу.
— Что произошло?
— Долгая история.
— Я уже давно никуда не тороплюсь. — Николас продолжал смотреть на девушку. В блестящих стальных глазах читалась безраздельная тоска.
— Не люблю долгих историй, — ответила она. — Скажем так, Годван больше никого никогда не потревожит.
— Что ты с ним сделала?
Она достала из внутреннего кармана кожаной куртки револьвер и ловко повернула оружие в пальцах. Наблюдая за его реакцией, она расплывалась в той самой плотоядной улыбке.
— Ты… что?!
— Так и спросила, помнит ли он Николаса. Не ответил, схватился за нож.
— Он тебя ранил?!
— Не волнуйся, я была быстрее.
Ник не помнил, когда в последний раз он был так поражён. Он боялся и ненавидел Годвана одновременно. Смерть алхимика означала то, что больше не будет пострадавших, больше не будет искусственно созданных железных слуг. Но у Хаббл, кажется, были свои мотивы.
Когда она нашла Николаса в лесу, то сначала впала в ступор, а потом ужасно разозлилась. Николасу показалось, что дрожь в её руках вызвана усталостью — она пыталась перенести все его части в безопасное место как можно быстрее. Потом увидел, как она дрожит от сухих рыданий, прикуривая сигарету возле окна. Девушка думала, что он не видит.
— Как ты попала в его дом?! — спросил Ник, всё ещё не понимая. — У него не жилище, а цитадель, увешанная электронными замками и сигнализациями.
— Хочешь фокус? — Она щёлкнула пальцами, и лампочка на потолке погасла. Во всём доме внезапно стало тёмно. Ещё один щелчок пальцами вернул электричество на место. — Думаешь, у меня бы возникли проблемы с его системой охраны? Одна мысль о том, что он с тобой сделал, и вся его крепость погрузилась во мрак. Ни сигнализаций, ни замков. Только он и я.
— Ого… — Он прервался, словно подавился воздухом. — Спасибо.
— Ничего себе. — Она убрала оружие во внутренний карман. — Спасибо? Даже не осудишь меня?
— За то, что ты избавила мир от этого чудовища? Посмотри на меня. Едва ли у меня есть причины защищать его.
— А ты гораздо живее, чем я думала. — Она тепло улыбнулась. — Поразительно.
— У него были друзья. — Ника сейчас заботило совершенно другое. — Они найдут тебя и отомстят. Пожалуйста, скажи, зачем?
— Во-первых, его прилипалы меня ни за что не найдут, потому что сегодня же я отправлюсь в место, которое называется Сумеречный приют. — Девушка снова улыбнулась. — А, во-вторых, шедевр, я беру тебя с собой.
Ник поражённо смотрел в её тёмные глаза, поблескивавшие под линзами очков. Он хоть и остался големом, но искренние эмоции лицу словно подсказывали живое сердце, всё ещё бившееся в железных ребрах.
— Ты нашла безопасное место, где можешь укрыться, — изрёк он. — Но зачем тебе ноша в виде меня? Меня можно похоронить в местном лесу.
— Чего-о?! — Хаббл переменилась в лице. Она вздернула бровь и уставилась на Ника немигающим взглядом.
Он помолчал. Девушка терпеливо ожидала, нахмурив брови.
— Спасибо, что отозвалась на мой крик о помощи.
— Ты мне про похороны поясни, меланхолик.
— Я бы не хотел больше жить. И ты — единственная, кто сможет вынуть сердечник и закончить мои страдания.
Повисла тишина, нарушаемая лишь тихим шёпотом ветра, касавшегося тонкого оконного стекла и игравшего с листвой кустарников в саду.
— Тебе надоело жить? — сухо спросила она.
Николасу вопрос пришёлся не по душе. Ему казалось, что она не станет спрашивать — одного его внешнего вида хватило бы,
