Соловей и кукушка - Анастасия Разумовская
— Женские грёзы и фантазии, — бросила я, вскочила на ноги, выхватила драгоценную тетрадку, но пошатнулась…
Капитан успел схватить меня раньше, чем я вывалилась на дорогу. Машина вильнула, дверца с моей стороны хлопнула, а я упала прямо на наглеца.
— С ума сошла? — зашипел он, заглушая мотор. — Жить надоело? Если что, мне — нет.
Я отпрянула на своё сиденье, гордо отвернувшись. А сердце стучало как бешенное. От него пахло вот этим его горьковатым ароматом, а ещё какой-то… ленивой силой и немного сигарой. И его рука, случайно коснувшаяся моей груди под тонкой тканью… «Ну вот, — мелькнула шальная мысль, — теперь есть мужчина, который знает, что я не люблю корсеты…».
— Мы с вами не переходили на «ты», — прошипела я.
— Извините, — холодно буркнул дон Диаманто, вышел, хлопнув дверцей. Снова прокрутил мотор, вернулся и повторил ритуал с перчатками.
Я сидела и отчаянно моргала глазами, пытаясь остановить слёзы. Ну за что мне это? Когда я хлюпнула пару раз носом, он вздохнул и протянул мне чистейший платок.
— Простите меня, — сказал примиряюще. — Профессиональная привычка не выпускать из рук улики.
Я высморкалась.
— Я всё ещё подозреваемая?
— Обрадую вас: скорее жертва, — хмыкнул Лианор. — Кто учил вас рисовать?
— Писать.
Капитан снова хмыкнул. Покосился на меня. На нас мчались горные сосны, скальные дубы и ясени. Я отвернулась и уставилась на море. Нет, конечно, карандашом не пишут, а именно рисуют, но так хотелось подчеркнуть ему, что он всего лишь тупой полицейский и ничего более.
Когда мы, наконец, остановились перед нашим особняком, дон Диаманто затормозил, не заглушая мотора, спрыгнул, выпустил меня, подав руку. Я важно коснулась его перчатки своими пальцами, стараясь не смотреть в лицо.
— До свиданья, сеньорита, — в мягком голосе определённо звучала насмешка.
— Прощайте, — бросила я.
— Будьте осторожны, не гуляйте по ночам.
Я сделала вид, что не услышала.
Странно. Особняк светился, словно новогодняя гирлянда. Даже павлин в моём окне сиял. Что-то случилось? Я бросилась домой, забыв о язвительном капитане и, когда вбежала, поняла, что у нас гости. В нижних комнатах были накрыты столы, горели свечи, придавая помещению особенную изысканность старины. Нотные листы, небрежно рассыпавшиеся по роялю, буквально кричали о том, что ещё недавно кто-то стучал по клавишам, а, может и пел. Откуда-то сверху доносился приглушённый шум людских голосов.
«Они же не в моём мезонине?» — испуганно подумала я, и бросилась вверх по лестнице.
Конечно, они были именно там. Я буквально влетела и замерла, тяжело дыша. Король, королева. Оба принца. Дон Лаудалино, донья Фаустина и, конечно, Алессандра. Все они рассматривали мои холсты, переговариваясь. Перед ними сияла улыбками матушка, а Ника стояла у окна, сумрачная и недовольная, как всегда.
— Донья Ирэна? — ласково улыбнулся носатый дон Мануэль, складывая губы в приторную улыбочку. — А мы как раз ждали вас.
— А это кто? — вдруг скуксился король, остановившись перед…
… перед полуголым умирающим Томашеком, конечно же…
Да что б тебя!
Кто⁈
Кто повёл их сюда? И вообще в наш дом? И зачем⁈
— Очень красиво, — ахнула королева номер три и замахала веером. — Мужественно. Должно быть прекрасная копия античной скульптуры…
А это выход. Картину с античной скульптуры приличнее писать, чем с полуголого мужика, верно? Однако король обернулся ко мне, и я поняла по его кислой физиономии, что мне как минимум светит расторжение помолвки, а как максимум — монастырь…
— Рельефно, — вдруг выдал Криштиан.
Принц успел переодеться и теперь предстал свету в облике андурийского паши. Одежда его полыхала пурпуром и золотом. И драгоценными ожерельями, конечно же. На голове красовался крылатый шлем. Мой несостоявшийся жених подошёл к Томашеку, приподнял бровь, отошёл, вглядываясь с видом знатока.
— Особенно вот этот падающий свет, вычерчивающий стянутые мускулы… И всё же местами видно, что опыта у художника недостаточно. Например, вот тут при подобной ране мускулы должны были бы расслабиться… Дорогая, — внезапно обратился принц ко мне, — я хотел бы, чтобы вы написали мой портрет. Пусть это станет вашим подарком на нашу свадьбу.
Король поперхнулся. Все сразу посмотрели на меня. Я не поняла… Мой бывший пухлячок что сейчас спас наш брак и меня заодно?
Я присела в реверансе, благонравно потупившись.
— С удовольствием, Ваше высочество, — пролепетала, моргая ресничками. — Когда прикажете приступить?
— Фи, — принц сморщился. — Не оскорбляйте искусство подобострастием. Поэты, скульпторы, музыканты, художники — все питомцы муз — выше обычной человеческой иерархии.
Он подошёл ко мне, изящно передвигая ножки в остроконечных алых сапожках, наклонился, и я интуитивно протянула ему пальчики. Криштиан коснулся их раздушенными усами.
Я заглянула в его лицо. Подведённые глаза, крашенные ресницы и — да, клянусь — пудра на коже. Криштиан, зачем⁈ Очень красивые синие глаза теряли свое очарование и глубину на фоне туши… Однако полюбоваться глубоким цветом радужных оболочек принц мне возможности не дал. Он тотчас обернулся к остальным.
— Я всегда говорил, — воскликнул жених торжествующе, — что настоящее искусство способно очаровать даже такую бездушную военную машину, как мой братец…
И только тут я заметила, что, в отличие от остальных, принц Ролдао на Томашека не смотрел. А я, признаться, очень боялась именно их встречи. Герой моего детства застыл перед мрачной картиной, на которой убитая Катарина истекала кровью, а в тени мрачным огнём горели чьи-то глаза. Ролдао тотчас отвернулся и, к сожалению, я так и не поняла, понравился ли ему мой фантастический рисунок. Лицо его по-прежнему не выражало эмоций. Бесстрастный как… как механическая машина.
— Интересный сюжет, — вымолвил наследник.
— Жуткий, — прошептала королева. — Какие страсти, душенька…
— У Ирэны очень богатое воображение, — похвалила меня матушка. — Как видите, она действительно весьма талантлива…
— Сумрачный талант времён языческих, — прошептал дон Лаудалино, прицокивая.
Мне захотелось спустить всех с лестницы.
— Вы споёте со мной романс, дорогая невеста?
Я снова обернулась к жениху. Отлично. Заодно все перестанут облизывать глазами мои полотна.
— Извольте. Что будем петь?
Он потеребил драгоценные перстни на пальцах.
— «Ночью лунной, спотыкаясь о камни»? Хотя нет… — пощёлкал пальцами, словно вспоминая слова. — Давайте «В этот вечер ты была нежна особенно»?
— Я не знаю такого, — призналась я. — Должно быть, он какой-то совсем современный…
— Да-да… Я дам вам ноты… Эта вещица только-только вышла в свет и взорвала наше общество…
Я, наконец, осознала, что моя рука до сих пор находится в его. Я потянула было её, но принц повернулся к дверям и, не выпуская моих пальцев, увлёк за собой.
— Новый р-романс? — протянул Лаудалино. — Уж не Чёрная Маркиза его автор? Хотя нет… Наверное, это Сын Авроры… Или этот… как его… Лампаковский?
Криштиан нагнулся к моему уху и стал мне тихонько напевать мелодию.
— Сможете повторить? — спросил, когда я оказалась перед роялем.
Я с опаской покосилась на трёхногое чудовище.
— А нот нет? — упавшим голосом спросила его.
Ну не наградил меня Бог музыкальным талантом.
— А нужны? — изумился Криштиан.
— Я понял! — воскликнул дон Лаудалино, садясь в кресло и уставив по-детски радостный взгляд на нашу пару. — Это же Осенин? Да? Странно, мне кажется, я не слышал такого романса, хотя, определённо, что-то вспоминается…
Я опустилась на стульчик, коснулась белых клавиш и попыталась воспроизвести довольно-таки сложный мотив. Криштиан закатил глаза.
— Мне жаль, дорогая, но, похоже, долгими зимними вечерами мы с вами не будем распевать романсы.
«Долгие зимние вечера предназначены для других дел», — ядовито подумала я, с удовольствием уступая ему место.
— Я могу…
Что⁈
Все обернулись к Доминике, которая тотчас нежно покраснела.
— Если вы мне напоете, Ваше высочество, то я смогу аккомпанировать вам…
— Прошу, — любезно махнул золотым парчовым рукавом мой жених.
Я бросила на Доменику выразительный взгляд. Но та лишь гордо вздёрнула нос в ответ. Вот же, бесстрашная! Не то, чтобы я ревновала своего жениха, или он мне был нужен, но всё-таки… Криштиан снова напел мелодию романса, и Ника быстро подхватила, а из-под её пальцев полилась чарующая мелодия. Сказать, что мне стало досадно — ничего не сказать. Я отошла к окну, преисполненная самых противоречивых чувств.
— В этот вечер ты была нежна особенно… — запел Криштиан бархатисто-низким, очень приятным голосом.
Он облокотился о рояль и не сводил с краснеющей Доменики своих
