Короли анархии - Кэролайн Пекхам
Я подтолкнула их к нему через стол, и наши пальцы соприкоснулись, голодное напряжение в моем животе притянуло меня к нему.
Блейк внезапно вскочил со своего места и широкими шагами вышел из комнаты, а секунду спустя дверь его спальни хлопнула с такой силой, что задребезжали стекла. Я ахнула, отстраняясь от Сэйнта и глядя ему вслед.
— В чем его проблема? — Монро нахмурился.
— Понятия не имею. — Киан пожал плечами.
— Это же очевидно, не так ли? — Сказал Сэйнт, казалось, раздраженный тем, что остальные в комнате не могли за ним угнаться. — Эти записи доказывают невиновность отца Татум. Блейк жестоко наказывал ее за эти преступления. И оказывается, что он был невиновен, как она и говорила все это время. — Сэйнт сказал это без малейшего раскаяния, просто непринужденным тоном. Мое сердце забилось сильнее от его слов, и я взглянула на Киана, который смотрел на меня с яростной энергией, исходящей от него.
Он встал, перегнувшись через стол и обхватив мое лицо обеими руками.
— Мне жаль, что мы были неправы, но я не сожалею, что ты моя. Я никогда не буду извиняться за это. — Он отпустил меня, и я откинулась на спинку стула, приоткрыв рот. Я не знала, как к этому относиться, знала только, что мое сердце бешено колотилось в груди, как дикое животное. Мне было жарко, я была зла, обижена и сбита с толку.
Я вскочила со своего места, переводя взгляд с него на Сэйнта и тяжело дыша. Я взглянула на Монро, обнаружив, что его глаза пылают яростью из-за меня, и я втянула в себя эту страсть, позволив ей наполнить меня. Я повернулась к ним спиной и, не сказав ни слова, направилась в комнату Блейка. Возможно, я и поквиталась за все, через что они заставили меня пройти, но я всегда буду просто их маленькой собственностью. Неужели Сэйнт действительно так сильно заботился о том, чтобы удержать меня, что ради этой цели встал под машину? Или Киан омыл руки в крови, обвиняя себя снова и снова ради своего драгоценного питомца — Связанной Ночи? Их владение мной граничило с одержимостью, если это было так, но если это было не так, то это означало, что они заботились. Действительно заботились. И это напугало меня так, что я не была готова столкнуться с этим прямо сейчас.
Я постучала в дверь и, когда Блейк не ответил, толкнула ее. Я нашла его сидящим на краю своей кровати, запустив руки в волосы и сгорбившись на коленях.
— Блейк, — мягко сказала я, зная, что чувствую в нем извивающееся существо, которое было горем. Это был слишком знакомый враг.
— Я причинил тебе боль, я, блядь, привел тебя к той могиле, которую вырыл в лесу… Я не могу жить с тем, что я сделал с тобой, — процедил он сквозь зубы, и холод пробежал по моей крови.
Простила ли я его?… Да. Простила. Я насытила свою месть и увидела в нем боль. Я уничтожила человека, который убил моего отца. Я могла понять ненависть, которую Блейк направил на меня в тот день, когда он стоял надо мной с пистолетом в руке. Он не видел невинную девушку, стоящую в той могиле, он видел, как смерть его матери смотрела на него в ответ, и он хотел отомстить за это.
Я двинулась вперед, запустив руки в его черные волосы и убирая с них его собственные, пытаясь заставить его поднять взгляд, пока он медленно не поднял. Я крепко держала руки в его волосах, и магнетическая, отчаянная энергия витала в воздухе между нами.
— Ты уже знал, что я ни в чем не виновата, — сказала я.
— Но мысль о виновности твоего отца все еще помогала мне оправдывать себя. Пусть и немного, — прохрипел он.
Я опустилась к нему на колени, обхватив его ногами и коснувшись губами уголка его рта.
— Ненависть ослепляет.
— Я никогда не ненавидел тебя, — признался он, уступая моим прикосновениям, когда обхватил меня руками и прижал к себе. — Хотя я хотел этого так сильно, что убедил себя в этом. Но я не ненавижу тебя. Я люблю тебя, Татум. Я, блядь, люблю тебя. И я бы отпустил тебя, если бы был лучше — это то, чего ты заслуживаешь. Говорят, это и есть любовь. Но это не про меня. Моя любовь эгоистичная и грязная, и я сделаю все возможное, чтобы удержать тебя здесь. — Его губы внезапно оказались на моих, и я утонула в его поцелуе, впитывая идеальный жар его языка и то, как мир померк вокруг меня. Как все было забыто в этот единственный, ослепительный миг света.
Сейчас мой золотой мальчик был здесь, со мной, истинная душа, которая жила под этой темной и чудовищной внешностью, которая обросла на нем, как вторая кожа. Он был одновременно светом и тьмой, сталкивающимися друг с другом, и с каждым дюймом, на который я претендовала, казалось, что тьма отступает все больше.
Мои руки скользнули под край его футболки, и я стянула ее с него, утонув в ощущении прикосновения его кожи к моей. Он раздевал меня медленно, покорно, боготворя каждый дюйм моего тела, который он обнажал поцелуями и ласками, заставлявшими меня задыхаться и дрожать в его объятиях.
Когда мы наконец освободились от одежды, наши тела соприкоснулись таким естественным, совершенным образом, и я почувствовала глубину тех слов, которые он сказал мне, когда он показал мне, как много значили для него эти действия, занимаясь со мной любовью, а не трахая меня. Наши души столкнулись и слились, и мое сердце наполнилось чувством поклонения, когда он возносил меня все выше и выше, пока я не стала видеть звезды и не рассыпалась под ним в галактике цвета и тепла.
Он продолжал целовать меня еще долго после того, как мы закончили, крепко держа меня в своих объятиях и обещая мне весь мир без лишних слов, и я чувствовала себя в безопасности так, как хотела так чертовски долго, что это причиняло боль.
Я не могла сказать, что любила Блейка Боумена. Может, и любила, может, мое сердце было предателем, влюбившимся в своего мучителя. Но в глубине души я
