Танит Ли - Любовь из металла
Но толпа, вечно голодная до сенсаций, до чего-то отличного от скучной, изнурительной рутины реальной жизни, кричала и аплодировала.
Моя шея уже болела, выгнутая под таким углом. Ну и что.
Плот нырял все ниже, ближе. Теперь можно было, при очень высоком росте, дотянуться и коснуться кончиком пальца обшивки нижней его части.
Я видела его. Сильвера. Он стоял у низкой золотой ограды, глядя вниз, и его прекрасные глаза скользили по нам, без малейшего оттенка требования, сомнения, или смятения, — только та нечеловеческая уверенность, в которой не было места горделивости. Его глаза как пламя цвета солода. Его длинные волосы, густые, струящиеся волной, гранатово-красные. На нем черные, чернее самой ночи одежды.
Красное облегало тела черных астерионов. Я мельком увидела их на плоту. Видела и Глаю в золотом, настраивающую лебединую шею флейты. Двое золотокожих, одетых в серебристые покровы, сначала неподвижно стояли на руках, затем на одном пальце, другой рукой махая нам, смеясь и точно держа равновесие. Копперы были одеты в павлиново-зеленое. Они бросали нам цветы, но растения растворялись в воздухе еще до того, как кто-то успевал их поймать.
Видела его. Я видела его, как если бы все остальное лишь частично существовало, а он был больше всего сущего на земле.
Его глаза скользнули по мне. Я почувствовала это, будто прикосновение. Видел ли он меня? Высокую, худую, обыкновенную девушку в ношенном белом платье, со смуглой кожей и темными волосами. Человека. Очередного человека, приковавшего взгляд к нему и его племени.
Разумеется, он меня не видел. Но по прикосновению его взгляда, я почувствовала, как мой дух из тела перетек в его глаза, и как с движением их перемещался и он от человека к человеку, следуя чужой воле.
Вскоре началось Шоу.
Думаю, над парком распылили кое-какие легализованные наркотики. В воздухе висел знойный аромат фимиама, что напомнило мне о церковных действах, которые Дед утверждал в качестве обязательных процедур для проклятых. И лучи, перечеркивающие небо, — может быть, и они были не просто светом.
Боль в шее ушла. Она больше ничего не значила, ведь я лишилась тела, существовал лишь парящий дух, подвешенный в воздухе как смытая с края плота папиросная бумага.
Они пели нам, играли сцены из драм, боролись и музицировали. Бессовестное количество усовершенствований претерпели их умения, и теперь создавалось впечатление, будто все это должно было опровергнуть тот факт, что когда-то эти создания хоть на секунду можно было принять за человеческое существо. Теперь нельзя. Они стали волшебниками.
Конечно, нельзя было бы и на миг допустить мысль, что они смертны, когда они умеют вытворять такое… и такое…
Джейн говорила, что копперы были актерами. Сейчас их игра отличалась более чем просто очевидными способностями. Что-то в голосовых устройствах, — певцы тоже были этим снабжены, — заставляло слова звучать одновременно и над головой, (как если бы плот сновал взад и вперед по плато), и внутри самого уха, исключительно для тебя одного. Такими были их голоса. Каждое слово — капля света, или капля тьмы. Но это не все. Сцена, разыгрываемая копперами, была взята из старинной пьесы, не знаю какой, возможно, древнегреческой. Он и она, выступив вперед, изменились. То есть их одежда поменялась, прямо на глазах.
Их изумрудные паноплии осовременились. Неожиданно грудь женщины оказалась обнажена — совершенные медные полусферы с красными бутонами сосков. На ней была отделанная оборками металлическая юбка приглушенно-золотистого цвета, и в гладкие лимонно-желтые волосы вплетены змеи. Преображение произошло плавно, без сторонней помощи, ничто не замутняло нам зрение. Мужчина-коппер тоже переоблачился в килт из металлической чешуи, руки его обвивали бронзовые кольца, а светловолосую голову венчал бледный цветок-корона.
Цветы, металл и ткань излучались самой их нетелесной плотью, заменяя изначальные одежды, которые также таяли в никуда.
Аудитория аплодировала этому волшебному действу так же, как аплодировала последовавшей за ней драматической зарисовке: короткий, таинственный обмен, исполненный сексуальности и волнения, и все же неискренний.
За копперами выступали сильверы, пели и играли на инструментах. Они представили нам квейк-рок. Одной рукой он выбивал ритм из барабана, а звучало, будто играло два ударника в четыре руки. Женщина пела, ее диапазон поражал: неприступные, стройные, почти свистящие ноты капали в мрачный омут мурлыкающих низких резисторов. Но и у нее было два голоса, и второй гармонично подпевал первому.
Затем он заиграл на флейте. Он делал это так: располагал флейту чувственно между губ и затем брал из рук Глаи предложенную лютню. Как и с барабаном, на лютне он играл одной рукой, и звучала она будто в три руки, пальцы сливались в серебристое пятно. Лютня тоже издавала квейк-роковые мотивы, но на флейте мужчина играл более классически, ее стройный тон шелково струился над галопирующим звуком лютни, пока он держал флейту между белыми зубами, каким-то образом работая с ней языком… И все время второй рукой он выбивал ритм на барабане.
Золотые роботы сменили на сцене сильверов. Он и она. Они выпрыгивали вперед на ярды, кувыркались и крутились в воздухе, соскакивали со скал пустоты и катапультировали обратно. Но, опять же, это было далеко не все.
Голдеры держали по два фехтовальных меча, которые выскользнули прямо из их рук. Я имею в виду, выскользнули из мышц и кожи, из их тел. Понятно, что это были не мышцы и не кожа, но так оно выглядело, и мечи просто… рождались из них. И когда оружие полностью выросло, оно, легкое как снег, совершенствующее собственную форму и отвердевающее, поспешило уютно устроиться в давших им жизнь руках.
Нет. Человеческие существа так не могли бы. Никто никогда уже не примет эти создания за что-то человеческое.
(Я так рассуждала, будто потеряла его из вида, забыла о нем. Нет. Я видела его, как если бы смотрела сквозь их тела. Но я видела и всех остальных, и все, что они делали. Они были единым, эти восемь существ на плоту. И хотя тогда я еще не знала этого, но любить его означало быть в рабстве каждого из них).
Последними выступали астерионы. Нам предстояло увидеть, почему. Женщина выступила вперед и тут же обратилась в нечто иное. Как двойные голоса, игра в якобы три руки, материализация одежды и оружия, но, повторюсь, это было далеко не все.
Толпа в жарком ночном саду, в округе, названном Россия, издала низкий, первобытный звук.
