А печаль холод греет - Дайана Рофф
Что за смерть меня ждала?
– Никто не знает твоей слабости, – жёсткий голос Ричелл вернул меня в реальность. – Как можно узнать твою слабость, если тебя ещё никто ни разу не побеждал?
Она изучала меня миндальными глазами, стоя напротив дешёвых старых шкафчиков и сжимая в окровавленных руках свою футболку. Тусклый свет окружал её широкую фигуру, за белыми волосами виднелись серые потрескавшиеся стены и маленькое окошко в самом углу раздевалки.
– Внимательно за мной понаблюдать? – пожала я плечами, садясь на низкую скамейку и вытаскивая из рюкзака джинсы, чтобы их надеть.
– До сих пор не помогло, – в недовольстве скривила рот Ричелл. – Только если круглым сутками за тобой следить. Или стать близкими подругами…
– Что невозможно, – закончила я за неё и гадко ухмыльнулась. – Даже не пытайся.
– И не хотелось, – враждебно отрезала девушка, отвернувшись от меня. – Я уважаю твою силу, твою стойкость и волю. Уважаю тебя саму. Но твой характер порой бывает невыносим.
– Поверь мне, это взаимно, – цокнула языком я, чувствуя медленно поднимающееся настроение.
– Ты не уважаешь меня.
– А я и не про уважение говорила.
Ричелл всё же злобно посмотрела на меня.
– Ты невыносимее меня.
– Значит, признаёшь, что ты тоже невыносима? – ядовито сказала я, показав ей язык.
– Ты меня бесишь!
Она громко захлопнула дверцу шкафчика, который чуть ли не развалился от её силы, и нависла надо мной, словно собиралась меня ударить. Я тут же насторожилась, но показывать своего напряжения не стала – пусть Ричи не знает, как меня порой заставала врасплох её неконтролируемая вспыльчивость. Она и так была неимоверно зла после очередного провала в бою со мной, хотя ей было чем гордиться: она занимала второе место по силе в этом баре, тогда как я, естественно, первое. Но Ричелл этого всегда было мало, как и всего остального – чего бы она ни добьётся, она плюнет на гордость своими достижениями и будет всячески доказывать, что ничего в этой жизни ещё не достигла.
И эта ненависть к самой себе лишь убивало Ричелл.
Она не стала меня бить, лишь швырнула в мою сторону свои штаны и уселась на холодный пол в угол маленькой комнаты. Держа в руках шприц, девушка медленно ввела иголку под кожу, а затем и само странное прозрачное вещество, после чего положила уже пустой шприц рядом с собой и расслабилась.
– Не знала, что ты принимаешь наркотики, – заметила я, продолжая переодеваться и кидая настороженные взгляды в сторону Ричи.
– Это не наркотик, хотя раньше я имела с ними дело.
Я застыла от того, насколько её голос оказался пустым. Словно что-то доносилось из глубин сгнившей грудной клетки мумии. Ни капли жизни – лишь бесконечная человеческая нагота – гибель. Смерть всем чувствам, смерть всем мыслям, смерть всем проблемам.
Смерть самому себе.
Смерть. Смерть. Смерть.
– Тогда… что это? – спросила я, невольно пялясь на Ричелл и её полное безэмоциональное состояние.
– «Сыворотка равнодушия» – так это вещество называют в народе, – идеально ровным голосом ответила она. – Позволяет совершенно ничего не испытывать. Ни капли чувств. Абсолютный ноль.
Это даже звучало жутко. Ничего не чувствовать? Как так можно? Ведь человек с самого своего становления что-либо чувствовал, как и любое другое животное. И неужели после нескольких тысяч лет человечество гордится тем, что наконец-то избавилось от эмоций? Что оно собиралось этим достичь? А главное…
– Зачем? – спросила я уже вслух.
– Пожары, – вынимая пачку сигарет и закуривая, глухо сказала Ричелл. – Весь мир в пожарах. Многие стали считать, что это не специальные поджоги или взрывы. Что это болезнь.
– Болезнь? – нахмурилась я, застыв окончательно со своей бежевой курткой в руках и внимательно следя за Ричи.
– Да, болезнь, – совершенно равнодушно подтвердила она, словно говорила о чём-то максимально незначительном, и выдохнула дым. – Непонятно, как она распространилась на все континенты и откуда вообще взялась. Вообще мало что известно, многие до сих пор думают, что это выдумка.
– А ты считаешь, что это не так?
– Разве не видно, что именно я считаю?
Ричелл подняла на меня безликий взгляд, и я покрылась мурашками: так было непривычно видеть её без ярости, злости, враждебности – без каких-либо чувств. Словно кукла, на которую натянули кожу, как колготки на ноги, и дали одежды, чтобы согреть то, чего не существовало – сердца и души. Точнее, что исчезло под воздействием этого некого «наркотика». А было ли там вообще хоть что-нибудь до этого? Кто знал.
– Я не понимаю, причём тут чувства.
– Они мешают, их сложно контролировать, как ты и говорила, – Ричелл безучастно смотрела на тлеющую сигарету. – А ещё они помогают болезни развиваться в теле своей жертвы. Сильные эмоции теперь запрещены, понимаешь?
«…нельзя испытывать сильные, неконтролируемые и агрессивные эмоции. И дело даже не в этом, что это может причинить другим боль, а в том, что вам самой от этого хуже будет», – слова директрисы как яд впитывались под корку сознания и никак не выходили из головы. Меня пробила дрожь от осознания того, насколько оказалось всё серьёзным, тогда как я до этого момента относилась к этому не так, как положено – без ужаса и страха перед тем, что нас ждало впереди.
А что там? Что?
Демон огня смеялся нам в лицо.
– «Возможно, только равнодушие и спасёт весь наш полыхающий мир», – тихо повторила я слова директрисы, задумчиво глядя в окошко, где на фоне чёрного неба вновь шёл снег.
– Верно, поэтому и стоит заглушать эмоции таким способом, – Ричелл потушила сигарету о своё запястье, даже не поморщившись от боли, и закурила новую, щёлкнув зажигалкой. – Боль – иллюзия чувств, отчаяние – иллюзия разума. Всё иллюзия. Человек сам создал в своей больной голове мир, который потом же он и обвиняет. А ведь во всём виноваты мы, только мы. И в проявлении чувств – тем более. Всё желало нам смерти: от ураганов до войн. Но мы до сих пор не сдохли. Так может, именно сейчас наступит наш конец? А мы так отчаянно не хотим этого признавать, что прячемся за дамой равнодушия, боясь посмотреть