Берова тропа - Марианна Красовская
— Чай, у нас денег на бумагу не хватает? — ядовито спросил Ольг. — Аль пергамент в лавках перевёлся весь?
— Дурень ты, княжич, — беззлобно ответил лекарь. — В телеге ведь самое оно чернилами да пером писать, да? Или прикажешь дощечки с собой возить? Бересту запросто найти можно, потом, дома, перепишу в тетрадь.
Обиженный Ольг недовольно засопел, но не нашёл, как ответить. Полюбопытствовал только:
— А пишешь-то чего?
— Раны твои описываю. Буду наблюдать.
— Ну-ну.
Небо над головой было хмурым, затянутым серыми тяжелыми тучами — совсем как Ольговы думы. Он вроде бы радоваться должен, что живой, что не калека, что домой едет, но… Телега подпрыгивала на ухабах, ребра простреливало болью, вдобавок начали ныть виски. Хотелось выпить развеселой медовухи, подмять под бок пухленькую девку и забыть весь тот ужас, что с ним произошел. Ведьма, вот же ведьма! Околдовала, голову вскружила. Поди ж ты, старуха, а скакала на нем задорно и стонала так, словно!
Тьфу, не думать, не думать об этот. Мужчине подурнело разом, поплыло все перед глазами, пот выступил на висках.
— Фрол, а ну останови, — крикнул лекарь. — Эй, Бурый, ты никак сомлеть мне вздумал? Что, болит где-то? Швы дай погляжу.
— Слабость просто накатила, — просипел Ольг. — Поехали уже. Чем быстрее дома будем, тем скорее на ноги встану.
— А ежели ты у меня в дороге помрешь, меня твой Никитка повесит за ноги на воротах, да?
— За большие пальцы рук, — скривил губы княжич. — Так оно повеселее будет.
— Вот именно, — лекарь принялся копаться в поясной суме, наконец, извлек оттуда странного вида шарик, смахнул с него крошки и бесцеремонно затолкал Ольгу в рот. — Сонное зелье. Спи, так не больно будет.
Ольг хотел было возмутиться, даже заорать на лекаря, приподнялся даже, но боль плетью хлестнула по ребрам, щека запульсировала, а перед глазами закружились мухи. Через несколько минут он уже спал, не заметив даже, что начался осенний дождь, мелкий и противный.
— Марко, что про ведьму местную говорят, добрая аль злая она? — негромко спросил старичок отрока.
— Мамка говорит, добрая, хорошая. Всем помогает, зла никому не творит.
— Будем надеяться. Ох, знаю я Ольга, буйная у него головушка. С ведьмой поругаться — хуже и не придумаешь. Ну дай бер, обойдется.
Глава 8. Бытие княжеское
Небо над головой было хмурым, затянутым серыми тяжелыми тучами. Точь-в-точь, как глаза у Ольга. Марика выругалась сквозь зубы, с ненавистью прислушиваясь к кудахтающим в сарае курам. Деньги она не взяла, еще и наговорила посланнику Олега всякого… Денег он ей кинуть решил, словно нищенке! Нет, словно блуднице! Подумала и сама над своими мыслями рассмеялась. Хороша блудница — седая, в морщинах и с согбенной спиной! В очередь вон княжичи выстраиваются!
А этот наглец все равно ее обхитрил, оставив у дверей домика две больших корзины. В одной — сыр, творог, масло да печатный пряник, а в другой — две живые курицы. Кур пришлось посадить в сарайчик, не резать же их, в самом деле! Убивать живность Марика не любила, жалела. Голодной зимой могла еще зайца из силка зарубить, да и то, если он уже не жилец был, а кур вот запихала в сарайчик, злясь. Ну и зачем ей куры, их ведь кормить надо! Да еще лисы ходить начнут! Дуралей щедрый! А под сыром и кошель нашелся, похудевший, но приятно звенящий монетами. Что ж ей теперь, бежать в деревню, чтобы вернуть? Делать нечего!
Горевать Марика не умела. Плакать тоже. Так, немного повыла, злость и обиду свою выплеснула, да и делами занялась. К зиме готовиться надо, грибы, ягоды сушить, хорошо бы зипунишку себе сшить из тех заячьих шкурок, что накопились в сундуке. И, конечно, несколько раз сходить на болото за клюквой, раз уж ее так охотно берут в деревне.
Ничего в жизни ведьмы не поменялось, да и не могло поменяться. Даже будь она первой раскрасавицей, кто она и кто княжич? Чай не сказка ее жизнь, не поселит ее Олег в тереме высоком, да и что ей там делать? Ворон считать и сенных девок гонять?
Было и было, нечего о том жалеть. Вспоминать можно с нежностью и удовольствием. Смеяться, представляя себе искаженное ужасом лицо княжича, когда он увидел ее настоящую. Рассуждать о том, что Зимогор, наверное, проклятьем своим злым спас Марику от разбитого сердца: в Олега она почти что влюбилась, а он все равно бы ее покинул. А плакать не нужно, о чем тут плакать?
Тем более, что Лукерья, исправно за клюквой прибегавшая, почесать языком была здорова и рассказала уже, что все у Ольга хорошо, даже дитятей уже обзавелся. Сыночек ее записочку матери передал, где описал свою бытность в должности отрока княжича. Марика покивала, да из головы красивого мужчину выкинула. Не ее поля ягодка.
***
В Бергороде, в Ольговом тереме, что ему от отца остался в наследство, было неспокойно. Сумрачный княжич с отчаянно разболевшейся после долгой поездки головой не хотел ничего решать, хотел лишь упасть в свою постель, закрыть ставни и в темноте вылакать целую бутыль крепкого вина. Но кто ж ему даст-то?
Встречать пропажу выбежали всей челядью: и тиун, и ключница, и отроки, и сенные девки, и кухарки, и огневщики. Все хотели увериться, что свет их княжич-батюшка жив и почти что невредим. Ольг растягивал губы в улыбке, кивал, про себя хладнокровно размышляя, что половину придется гнать прочь: нагнавший их на полпути Никитка многое рассказал о том, что творилось в тереме. Под шумок пытались домочадцы своего “батюшку” обнести, а кто-то даже и преуспел.
— Что за история с детьми? — спросил Ольг у тиуна, дядьки Ермола, верою и правдою служившего еще князю Андрию.
— Три бабы заявились, все уверяли, что родили от тебя чадо, — подергал седые усы Ермол. — Два сына, стало быть, и дочка.
— Что за бабы?
— Настасья, вдова булочника привела мальчонку двух годков на вид.
— В шею гоните. Я, конечно, дурак, но до девяти считать умею. Я с Настасьей пару раз был, не больше года назад. Не ведаю, где она дитя взяла, но это не мой. Дальше?
— Велеслава из Лисгорода, девка боярыни Вольской. Девочке четыре года, по весне родилась.
