Искушение Фрейи - Анна Снегова

Его палец поглаживает мою ладонь украдкой.

- Как ты?

- Я в порядке, - фыркаю я. – Вот тебе, наверное, нужна повязка на плечо.

- Забудь, - морщит нос Мэлвин. А потом поворачивает голову ко мне и цепко впивается взглядом в моё лицо, исцарапанное его щетиной и всё никак не прекращающее пылать. – Лучше скажи, как тебе. Всё понравилось?

И вот что ему сказать?

Пару минут лежу и сосредоточенно думаю, пытаюсь подобрать слова. Мэл перестаёт гладить мою руку, и кажется, слегка напрягся.

Ну, вообще-то, да! От меня можно чего угодно ожидать. А ему Фенрир всего три дня дал на уговоры. Поневоле занервничаешь.

Поворачиваюсь на бок, обвиваю его сильную мускулистую руку своими руками, льну к нему всем телом – такому большому, голому и совсем-совсем моему.

- Ещё хочу. Прямо сейчас, - признаюсь без тени смущения. Сверкая кошачьим взглядом из-под ресниц.

В ответном синем вспыхивает пламя.

- Я знал, что мы с тобой совпадём темпераментами, - довольно мурлычет мой большой голодный кот. – Ты меня обжигала своим огнём, когда хоть на секунду переставала думать и забывала себя контролировать. Иди-ка сюда, Вредина!

Хватает меня и затаскивает на себя.

- Ой.

Удивлённо смотрю на него с высоты.

Когда Мэл берёт меня за бёдра и медленно покачивая, заставляет тереться об себя болезненно-чувствительной промежностью. Закусив губу, слежу за тем, как его тело немедленно отзывается на столь откровенные прикосновения мой влажной плоти.

Приподнимает… и медленно-медленно, заставляя меня откидывать голову и ошарашенно выдыхать с искусанных губ, сажает на себя.

Ощущения совсем другие. Но такие же острые и до невозможности, ослепительно приятные.

Его твёрдое тело вздрагивает подо мной. Опускаю взгляд, ловлю особое удовольствие в том, что сейчас я – выше, и могу касаться ладонями, гладить, двигаться так, как удобно мне. А он сжимает и ласкает мою грудь, любуется, подталкивает мои бёдра, объясняя, как поймать нужный ритм.

В этот раз всё медленно, неспешно. Упоительно до звёздочек перед глазами. В ритме сердца, в ритме крови, бегущей по венам. Каждая новая грань удовольствия оказывается нестерпимо прекрасной.

Горячие шершавые ладони со вкусом проходятся по моему телу, оглаживают, рассыпая волны удовольствия.

Мэл находит мои пальцы, мы переплетаем их, и движения наших тел становятся похожими на изысканный танец.

Кажется, трёх дней нам будет мало.

***

Потом я тащу Мэла в купальни, мыться. И я не успеваю закончить рассказ о нагревающих кристаллах и других чудесах магии асов, потому что моё голодное чудовище утаскивает меня под воду и принимается с упоением мыть.

Ну, надеюсь, как-то само оно там что-то помылось, потому что следующие два часа в купальнях мы занимались чем угодно, но ни разу не вспомнили о мыле и полотенцах.

Потом, кое-как обсушившись, предприняли попытку поужинать. Сделали набег на кладовые брата, набрали с собой копчёного мяса и сыра, каких-то засушенных фруктов и орехов, уволокли всё это в нашу берлогу в спальне, но моя огромная кровать тут же заставила глаза моего жениха вспыхнуть в предвкушении открывающихся возможностей – и поднос с едой так и провалялся на полу возле кровати до утра.

Забылись коротким сном перед самым рассветом, кое-как укутавшись в край простыни. Даже во сне Мэл ревниво сжимал меня в руках и не давал даже повернуться на другой бок.

Когда я на рассвете попыталась расправить затёкшее тело и лечь к нему спиной, меня немедленно прижали так, что я поняла – по утрам мне мужа вообще нельзя будет трогать, если не хочу остаток дня провести на лопатках.

Правда, я хотела, поэтому сделала себе зарубку в памяти.

Ближе к вечеру у меня так забурчало в желудке, что у Мэла даже что-то виноватое мелькнуло в глазах.

Виноватым его взгляд был ровно до того момента, пока он не увидел, как я облизываю жир от ветчины с пальцев.

Поднос снова был отставлен на пол, а я – поставлена на четвереньки.

Но кошке во мне, изгибающей податливо спинку, слишком нравилось каждое новое открытие в руках своего мужчины, чтобы протестовать.

И во мне всё ещё было слишком много другого, неутолённого голода. Такой простой и привычный голод по еде мог и продолжать. Зато потом я насладилась тем, как обнимая со всех сторон руками, Мэл кормил меня сам. Потому что я не могла уже и пальцем пошевелить.

Мне дали милостиво поспать примерно до середины ночи. Потом разбудили, заглушив сонный протест поцелуем.

Влажные и скомканные простыни, полная Луна улыбается нам в распахнутые окна, жар наших тел, раскаляющий воздух пополам с ледяным дыханием Вечных гор…

Клятвы шёпотом. Клятвы молча. Клятвы каждым движением тела, каждым откровенным и бесстыдным поцелуем, каждым укусом в едва зажившие раны.

Когда любой взгляд – горячей, чем лава на дне вулкана. Когда любое, больше трёх мгновений длящееся молчание может закончиться новым отчаянным рывком за добавкой – ещё прикосновений, ещё объятий, ещё поцелуев, ещё, ещё…

Когда каждая вылазка за пределы комнаты в попытках устроить экскурсию или хотя бы просто размять ноги заканчивается одинаково.

За эти три дня мы занимались любовью, кажется, на каждой вертикальной и горизонтальной поверхности нашей башни. За исключением только комнаты моего брата, наверное.

Не знаю, как ему потом смотреть в глаза – но не думаю, что Фенрир ожидал чего-то другого, когда отправлял нас сюда одних на целых трое суток. Иначе вряд ли предложил бы.

Правда, всё равно не знаю, какие подобрать слова. Чтоб как-то поделикатнее намекнуть Фенриру, когда мы снова увидимся…

Что надо бы сменить обеденный стол.

===

От автора:

Друзья!

Во-первых – уф-ф-ф-ф… вот что я называю «они дорвались»! Ну, поздравим ребят и нас всех с этим знаменательным событием) теперь дождаться пополнения в семействе, которое такими темпами не заставит себя долго ждать) В книге еще будет несколько завершающих глав – а потом мы с вами с головой нырнём в историю Фенрира) Вроде уже сто раз рассказывала, что хочу про него написать, но всё равно находится кто-то, кто спрашивает у меня, будет ли про него книга))

Конечно же, да, мои дорогие! Хватит ему уже вселенской свахой работать) Надо Волку уже тоже испытать, что такое настоящая одержимость) Заодно узнает, что законы разума и логики отказываются работать, и никакое «разложить по полочкам» не