Чудовище в саду прекрасных цветов - Тамасии-но Кое
– Я сама попросила ее об этом, – опустив взгляд на мирно покачивающуюся от прикосновений легкого ветра траву, ответила я.
– Ты так молода, – заметил Мандзю. – Когда ты была в лисьем обличье, я заметил у тебя всего лишь два хвоста. Значит, тебе только двести лет. Вы, лисы, очень любите свою богиню. Что заставило тебя отказаться от любимой Инари и прийти к Аматерасу?
Рука Мандзю потянулась к моему лицу. Тонкими пальцами он подхватил выбившуюся прядь и нежно заправил за ухо. Его прикосновения были легкими. Так только бабочка может едва касаться своими хрупкими крылышками, когда пролетает слишком близко к кому-то. От невинного заботливого жеста меня бросило в жар. В животе тягучим медом разлилось тепло и ринулось вверх, заставляя сердце биться чаще. По рукам и спине побежали мурашки. Хорошо, что у моего белого кимоно были широкие длинные рукава и Мандзю ничего не заметил. Но краска, выступившая на моих щеках, выдала меня. Мандзю смутился и чуть-чуть отодвинулся от меня.
– Ты прав. Я люблю свою Инари, – я пересела ближе к нему, снова сократив расстояние, – но я сбежала не от нее.
– Кто же заставил тебя бежать из отчего дома, раз не гнев твоей богини заставил тебя прийти сюда? – Мандзю нахмурился, сорвал травинку и прикусил ее.
Я сделала то же самое, не осознавая, что повторяю его действия.
– У меня слишком строгий отец, который потакает своим желаниям. Он часто увлекается смертными женщинами, и его не останавливает присутствие мужей. Без тени жалости отец избавляется от них, правда, не своими руками. Эту работу он поручает мне. Множество раз меня отправляли избавиться от мужа какой-нибудь красивой женщины, чтобы сластолюбивый лис, приняв облик супруга, мог удовлетворить свою похоть. После этих связей на свет появляются кицунэ-полукровки, которых отец использует для укрепления и защиты своего клана. Отцом движет не только сластолюбие – он жаждет власти и пытается добиться ее всеми способами. Рожденные от смертных дети, наполовину лисы, наполовину кицунэ, станут теми, из кого создадут армию, которую не жалко отправить на смерть, если понадобится. И пока отец не удовлетворится числом отпрысков, меня будут отправлять устранять помехи на его пути. Я не люблю вынуждать несчастных людей убивать себя, но, если ослушаюсь, меня жестоко накажут.
За непослушание отец бьет меня всем, что попадет ему под руку, и, когда входит во вкус, не может остановиться. Бьет меня, пока не устанет. Мать никогда не заступается за меня, лишь приходит ночью, чтобы смазать мои раны и напоить целебным бульоном. Раньше он заставлял меня задерживать мужчин в дороге, когда те возвращаются домой, пока он обманным путем ложился в постель с их женами. Я заманивала несчастных в лес или горы, путала их и одурманивала, и они, потерянные, плутали там по несколько дней. Изможденные мужья возвращались домой совсем без сил, и их жены не могли понять, что произошло! Бедняжки: утром провожаешь в поле бодрого, полного сил супруга, который ночью делил с тобой ложе, а спустя час муж возвращается домой изголодавшимся, в грязных, разорванных одеждах. Таким парам везло – оба супруга оставались живы. Только муж не подозревал, что спустя время у него рождался ребенок, в создании которого принимал участие не он, а хитрый кицунэ. Других же, в чьих женах он видел не только сосуд для рождения полукровок, но и усладу для своего искушенного сердца, отец с моей помощью делал вдовами и жил с ними под видом законного супруга до конца их дней. Век смертного слишком короток. Время в мире ёкаев, в Высокой Долине Небес, в Ёми и мире смертных течет по-разному. Пока бессмертный проживает миг, жизнь смертного обрывается, едва первый успевает моргнуть глазом. В Ёми же времени нет совсем. Даже у бессмертных оно течет быстрее, чем в Стране желтых вод. Моя мать почти не замечает отсутствие мужа, пока он проживает жизнь с одной из смертных.
Последний раз отец приказал мне свести смертного с ума, чтобы он убил себя. Я выполнила отцовский наказ, но после возненавидела себя за это. Мне было жаль того несчастного. Он был красивым, добрым и не заслуживал жестокой смерти – мне было стыдно. Его звали Когими. Возвратившись к отцу, я никак не могла избавиться от воспоминаний о содеянном. Передо мной постоянно всплывал образ несчастного смертного и его безумный, наполненный ужасом взгляд. Я вновь и вновь видела одно и то же: красивое лицо Когими обезобразили предсмертные судороги, а из ран ручейками стекала кровь. Куда бы я ни направилась, меня повсюду преследовал его образ. Тогда я решила, что это было последнее убийство, которое отец совершает моими руками, и спустилась в Ёми, чтобы выпросить прощения у Когими. Попыталась загладить перед ним свою вину, пообещала лучшую жизнь в следующем перерождении и подарила судьбу императора. Скоро придет его время, и на свет появится будущий император Корэмицу и проживет свою лучшую жизнь.
Когими простил меня, и я вернулась к отцу, который не оценил моих стараний. Я была готова на все, чтобы заслужить его любовь. Чтобы хоть раз папа улыбнулся мне и сказал: «Ты отлично справилась, я горжусь тобой, дочь». Но вместо слов благодарности я услышала лишь жестокое: «Можешь идти». В тот момент я отчаялась дождаться теплых слов от отца и полностью разочаровалась в нем. Я больше не собиралась пытаться добиться его внимания и заслужить любовь, убивая смертных. Там, в Ёми, Когими подал мне отличную идею. Уйти от отца служить другой богине, чтобы он больше не мог управлять мной. Так я оказалась у Аматерасу в услужении. Она приказала мне присматривать за цветком, потому что считает, что вы вдвоем с Сягэ не справляетесь.
– Хм… – нахмурился Мандзю и двумя пальцами покрутил травинку, зажатую меж пухлых губ. – Аматерасу не доверяет нам?
– Не то чтобы не доверяла. Просто считает, что за вами нужно приглядывать. И, как я поняла, она догадывается о ваших чувствах с Сягэ.
– Ну, раз так считает Великая богиня, значит, ты здесь нужна, – смиренно произнес Мандзю. Он посмотрел вдаль, где уже родившийся рассвет пробудил солнце и его диск застенчиво выглянул из-за верхушки горы. Тенин задумался на несколько мгновений. Затем, будто вспомнив что-то, оторвал взгляд от порозовевшей горы и повернулся ко мне. – Знаешь, это хорошо,
