Отвергнутая королева (СИ) - Вольная Мира

И даже в тусклом свете луны я видел, как растекся румянец по высоким, острым скулам, как чуть дрогнули уголки губ, как мгновенно расслабилось тело.

И не смог удержаться, не смог сопротивляться прострелившему голоду.

Шагнул ближе, прижал к себе и поцеловал манящие губы. Сочные, мягкие, сладкие. Удивительно податливые. Чувствуя тонкое, гибкое тело каждой частичкой своего, дурея и шалея от запаха и горячей кожи, от шелка волос, в которых зарылись мои пальцы.

Я прикусил пухлую, сочную нижнюю губу и тут же скользнул языком внутрь, ощущая, как гулко и быстро колотится сердце в собственной груди, чувствуя уже совершенно другую дрожь в прижатом ко мне теле. Ее вкус растекся, вспыхнул и почти стер меня из этой реальности.

Я целовал ее пока хватало дыхания. Целовал жадно и долго, пил, забирал себе, прижимая все крепче и крепче, и не находил в себе сил остановиться. Физически не мог разжать руки. Кипела и сходила с ума кровь в венах.

Отпустил Катарин только тогда, когда понял, что еще немного, меньше вдоха, еще один взорвавшийся от движений ее языка пересмешник внутри меня, и мы точно останемся здесь. Скорее всего до самого рассвета, а возможно и дольше.

Рин недовольно, разочаровано застонала, когда я все-таки нашел в себе силы отступить, открыла затуманенные страстью глаза, медленно, длинно провела языком по нижней губе, стирая мой вкус. Я провел костяшками пальцев вдоль нежной скулы, переплел наши с ней пальцы, утягивая теневую за собой.

- Жестокий, - прошептала насмешливо, Катарин. – Искушаешь, туманишь мозг, играешь…

- Я никогда с тобой не играл, - улыбнулся я, крепче обхватывая тонкие пальцы. – Никогда не буду с тобой играть. Я слишком люблю тебя, Рин, чтобы совершать подобные глупости, - ответил обреченно, делая следующий шаг. И вдруг ощутил, как напряглась и замерла Катарин, удивленно повернул к теневой голову.

Она стояла под сенью деревьев, в ночной темноте и тишине, резные листья отбрасывали такие же резные тени на скулы, руки, переливающиеся серебристые волосы.

Смотрела на меня.

В уголках губ таилась улыбка.

Катарин была похожа на древнюю богиню из тех самых старых легенд Шхассада, только родившуюся и вышедшую из-под сплетенных крон. Смотрела внимательно, будто впервые впитывала в себя мир, что ее окружал, будто впервые чувствовала на коже ветер, лунный свет на губах, будто впервые меня увидела.

- Пойдем? – спросил я шепотом, чтобы не спугнуть и не разрушить что-то тонкое и громкое между нами. Что-то, что изменилось в ней буквально вдох назад.

- Веди, - чуть кивнула теневая и легко сжала мою руку. Сверкнули теплым, бархатным ее глаза, светлая прядь упала на лоб.

И я притянул ее к себе, коснулся губами виска, на котором почему-то лихорадочно и слишком часто билась жилка, и сделал следующий шаг, вдыхая полной грудью запах Рин и запах приближающийся воды.

Здесь было странно. Почти пропало холодное дыхание пустыни, исчезли и растворились в немного душной тишине звуки, появился запах сырой коры и терпкой листвы. Сновали под ногами юркие ящерицы, мелкие насекомые, возможно, какие-то грызуны. Кошачья натура внутри делала шаги мягкими, а движения бесшумными, заставляла всматриваться в переплетенные стволы и низкие и, будто размазанные по земле, кусты.

Очень-очень похоже на тигриные острова.

Катарин рядом со мной притихла.

Кажется, что так же жадно всматривалась в окружающее пространство, кажется, что точно так же, как и я, прислушивалась. Только тонкие пальцы немного подрагивали в моей руке.

Когда из-за деревьев наконец-то показалось озеро, Рин сдавленно выдохнула, а вдохнуть уже забыла, остановилась на мгновение. Шире распахнулись глаза.

- Дыши, хорошая моя, - прошептал я теневой на ухо, легко подталкивая вперед. Свой следующий шаг Катарин сделала, словно снова была под марионеткой, не сводила взгляда с озера, казалась зачарованной и завороженной.

В лучах ночного светила водная гладь казалась огромной и недвижной, походила на застывшую каплю ртути, в которой каким-то совершенно непостижимым образом застряли звезды, густой и плотный туман замер над самой поверхностью, будто боялся коснуться поверхности.

- Говорят, - шепнул я Рин на ухо, останавливаясь за ее спиной у самого края берега, притягивая к себе тонкую фигуру, - что коты Данру каждое утро возвращаются на берег этого озера. Говорят, что они срываются с неба и скрываются в глубине, чтобы остудить свои шкуры и смыть копоть, оставленную безжалостными лучами солнца. Говорят, что воды Огненного озера всегда горячие. Хочешь коснуться? – и с удовольствием и жадностью ощутил, как прошла дрожь вдоль изящного тела, услышал, как участилось дыхание, как ее повело. Мои пальцы принялись сами собой распутывать узел на поясе ее плотного халата.

- Говорят, - гулко сглотнула Катарин, вторя моим словам, - что свою первую ночь Халиса и Данру провели здесь, в алмазном гроте на другой стороне… Он…

Катарин замолчала, обрывая себя на полуслове, рвано и длинно выдохнула, пока я скользил руками по бедрам и животу.

- Да, моя хорошая? – втянул я запах ее волос, прикрывая глаза, спуская с плеч плотную, пропыленную ткань, прижимаясь губами к той самой жилке на шее, что уже несколько лучей сходила с ума. Едва заметно плескалась у ног вода, щупальца тумана осторожно ласкали берег, одуряюще пахло чем-то пряным и сладким.

- Здесь он преподнес Халисе свои подарки, - Рин с шумом втянула в себя воздух, полностью откидываясь на мою грудь. - Шесть… Коты…

И снова замолчала, так и не сумев договорить. Дрожа в моих руках, будто была уже обнаженной, будто я касался не тонкой рубашки, а голой, горячей кожи.

Рин была сладкой, вкусной и такой невероятно отзывчивой, что я почти физически не мог от нее оторваться, не мог отпустить, не мог перестать прижимать к себе.

- Коты принесли Данру звезды, да моя хорошая? Вместе с солнцем первого дня, - собственный голос был хриплым и тяжелым. Я склонился еще ниже, провел языком к самому уху, прикусил аккуратную мочку, улыбаясь и дыша ею, - чтобы молодой бог мог вплести их в волосы Халисы, чтобы ослепляли они каждого, кто посмотрит на нее, кроме Данру. А еще принесли… - я прервался на миг, борясь с собственным яростным, отчаянным, оглушительным по своей силе желанием.

- …кровь из самого сердца луны… - выгнулась теневая, прижимаясь ко мне бедрами, пока мои руки развязывали тесьму на рубашке. Дышала жарким шепотом, срывающимся в хрип.

- … чтобы втереть ее в тело Халисы, чтобы никто, кроме него не мог коснуться даже руки. И вино из самых Чертог…

- … чтобы пьянило оно Халису, как пьянит Данру любовь к гордой богине, - откинула Катарин голову мне на грудь, подставляя шею под поцелуи, тело под алчущие руки. – И пламя жизни из сердца Мирота, чтобы показать, какой обжигающей может быть страсть.

- Медовую хурму из сада Лекхаи, чтобы доказать богине-змее, - распустил я шелковые волосы Катарин, - что вечность, проведенная с молодым небожителем, будет такой же сладкой. И серебряную паутину из облаков, сотканную Роком, чтобы…

-… оплела она кисти Данру и Халисы, связала их жизни в одну, - выдохнула Катарин почти болезненно, сильнее прогибаясь в спине.

И я слился с Основной, подхватывая Катарин на руки, и ступил на водную гладь. Когда ты теневой, прогулка по воде ничем не отличается от прогулки по саду.

Тонкие руки обвились вокруг моей шеи, Катарин горячо выдохнула куда-то в подбородок, от чего мозги заволокло почти таким же плотным туманом, какой висел сейчас над Огненным озером. И мне пришлось сжимать челюсти почти до хруста, чтобы не выкинуть чего-нибудь такого, что точно бы расстроило все планы.

Алмазный грот действительно сверкал и переливался, светился, словно в камнях его сводов навсегда застряли солнечные лучи. Он был глубоким и огромным наверняка как раз подходящим для двух богов, сошедших с ума от желания.

Здесь все дышало, шептало и стягивалось от неги и порока. Было влажно, терпко, сладко.