Кукла в чужих руках - Наталия Владимировна Алексеева
Сначала я не узнала его. Он был одет в парку горчичного цвета, а глубокий капюшон закрывал половину лица. И только когда он наклонился и протянул руку, я поняла, что это новенький Миша из кабинета Александры Яковлевны. Я машинально вытерла ладонь о свою куртку и приняла помощь.
— Спасибо, — поблагодарила я, глядя не на него, а на себя, чтобы оценить нанесенный ущерб: юбка заляпана грязью, рваный капрон вытянулся стрелкой на коленке, а кеды из голубых превратились в серые.
Я надеялась, что, если не стану разговаривать с добрым самаритянином, тот пойдет своей дорогой. Но он стоял и ждал, когда я уделю ему внимание. Наконец я посмотрела на него и вопросительно кивнула. В ответ он спросил:
— Ты в порядке?
Голос у него низкий и достаточно приятный, это я еще в кабинете у Танкера заметила. Новенький был довольно симпатичным, и, возможно, я бы с удовольствием с ним поболтала, учитывая, что он первый проявил интерес, но брендовая нашивка на его куртке перечеркивала наше возможное сближение. Этот парень принадлежал кругу, в котором царствовала Кантария. И меня к ним сникерсом не заманишь!
— Ты в порядке? — повторил он.
— Как видишь — в полном! — огрызнулась я и, не дожидаясь продолжения, ушла.
Глава 7. Золото инков
Я вернулась домой и в прихожей наткнулась на Кирюху. Он тоже только что пришел, но явно не из школы. С его куртки на вешалке стекала вода, а от него самого тянуло сигаретным дымом. Он смерил меня удивленным взглядом — я нечасто являюсь в таком неприглядном виде, это его привилегия. Но я коротко бросила:
— Потом расскажу, — и скрылась в ванной.
Стоя под душем, я вспоминала Кантарию, ее ручных коров и свое унижение. И отчего-то мне было жутко неприятно, что свидетелем моего позора оказался именно новенький Миша. Почему таким, как Машка, позволено все? Влезать в самое начало очереди в столовой, насмехаться над остальными, априори считаться правыми?
Я раздраженно крутанула ручку с холодной водой. В это же время Кирюха, по своему обыкновению, решил надо мной поглумиться и спустил воду в туалете. Наш дом построен еще до революции, поэтому горячего водоснабжения в нем нет, а установлена газовая колонка, которая нагревает воду. И если использовать одновременно туалет и душ, то напор воды снижается, огонь в колонке гаснет и вода перестает нагреваться. Злясь на школьных коров, я совершенно забыла про Кирюхино нездоровое чувство юмора. Обрушившийся мне на голову ледяной поток заставил мгновенно выскочить из-под душа.
Яростно растираясь голубым махровым полотенцем, я смотрела на себя в зеркало и снова злилась, уже оттого, что приходится делить жизненное пространство с соседями. Внезапно я поняла, что ни разу не ходила по квартире голой, почти никогда не бываю в одиночестве и не имею никаких тайн!
Натянув шорты и футболку, я рывком распахнула дверь с твердым намерением запереться у себя в комнате.
— Соня! Я тебе чай приготовил! — И счастливая Кирюхина улыбка сбила весь мой гневный настрой.
Он стоял, привалившись к косяку, а позади него на плите кипел чайник. Растроганная такой братской заботой, я шлепнула его по плечу. Он тут же изобразил тяжкое ранение и повис на мне. Так, являя собой медсестричку и подстреленного бойца, мы поплелись на кухню.
— Рассказывай. — Кирюха сыпанул себе в чашку третью ложку сахара, энергично размешал и с ногами забрался на диван.
— Танкер про тебя спрашивала. — Я вытащила из холодильника упаковку докторской колбасы, поставила на стол вазочку с конфетами, сама устроилась на стуле. — Велела без справки не приходить.
— Ага, разбежалась, — Кирюха скривился. — Это она из-за справки тебя в грязи вываляла?
— Машка Кантария твоя постаралась. Как же она меня бесит!
— Не понял. — Кирюха отставил чашку. — Почему моя?
— В твоем же классе учится.
— А-а-а, — протянул он и снова отхлебнул из чашки. — Чего не поделили?
— Тебя! — Я с удовольствием смотрела, как он поперхнулся и закашлялся. — Машка спросила, реально ли мы с тобой вместе живем, и, когда я сказала, что да, реально поинтересовалась, насколько ты хорош в постели. Не совсем такими словами, но имела в виду именно это.
Мне казалось, что эта шутка должна произвести неизгладимый эффект, и я не ошиблась. Только почему-то не совсем такой, как я ожидала: Кирюха смутился, покраснел и, продолжая давиться чаем и кашлять, отвел глаза.
— А! — Меня осенила догадка. — Кир! Тебе Кантария нравится?!
— Глупая ты, Сонька! — На смуглых скулах пылал румянец.
— Чего это я глупая? — Я засмеялась. — Такой большой мальчик, а признаться не можешь? — Я схватила из вазочки карамельку и запустила в него. — Как с Юлькой переспать — так не стесняешься! Сам ты дурачок!
Кирюха на лету перехватил конфету и бросил ею в меня:
— Не беси меня, Софико!
Я увернулась и, зачерпнув горстью все оставшиеся, отплатила тем же. И тут же вскочила, потому что в Кирюхиных глазах появилось то самое выражение, которое предваряло все его выходки.
Бросившись наутек, я с визгом влетела в свою комнату и захлопнула дверь. И тут же из-за нее раздался сдавленный вскрик:
— Сонька, помоги!
А следом тирада отборных ругательств.
Я прислушалась: от Кирюхи можно ожидать чего угодно, даже притворной мольбы о помощи. Неизвестно, на какую хитрость он пойдет, чтобы меня выманить. Но из коридора слышались возня и сопение. Я осторожно выглянула в щелку и тут же широко распахнула дверь.
Он сидел на полу в неестественной позе: сгорбившись и подвернув под себя правую ногу. Его левая провалилась глубоко под половицу, и острые края досок плотно зажали ее чуть ниже колена.
— Ой, блин! — Я присела на корточки. — Дай посмотрю!
Я потянулась к Кирюхиной ноге, но он шлепнул меня по пальцам:
— Лучше инструмент какой-нибудь принеси!
Он дернулся, пытаясь высвободиться, но острый край половицы впился в плоть, как капкан, и на загорелой коже выступили вишневые капельки крови.
Я бросилась в кладовку. Пошарив на пыльных захламленных полках, схватила пилу и вернулась обратно.
— Ты мне ногу отпилишь? — Кирюха нахмурился, с трудом вытащил из кармана шорт мятую пачку сигарет.
— Будешь курить в квартире, я тебе голову отпилю!
— Отстань, — отмахнулся он, — у меня стресс — я застрял! Вот останусь в коридоре жить, а ты меня кормить будешь!
— Ага, размечтался!
— Да ты не переживай, я в неволе долго не протяну. Деньков через пять сдохну от тоски по свободной жизни.
— Ага, а потом твои бренные останки начнут разлагаться и гнусно вонять. Как бы не так, сейчас
