Дом неистовых клятв (ЛП) - Вильденштейн Оливия

Как только Юстус проглатывает её, Данте спрашивает:

— Это ловушка, Росси?

Я всматриваюсь в напряжённое лицо Данте — лицо, которое я когда-то знала очень хорошо и одновременно не знала. Множество вопросов горят у меня на языке, один из которых: Как давно ты решил использовать меня?

— Это не ловушка, Маэцца. Вы выйдете из этого подземелья связанным с моей внучкой, так же как я связан сейчас с Мириам.

Я начинаю кричать как резаная и молюсь о том, чтобы мой голос проник сквозь камень и его услышал какой-нибудь добрый самаритянин. Может быть, один из слуг Росси…

Генерал проскальзывает мне за спину и зажимает мне рот рукой.

— Не прерывай нас, Фэллон.

Когда он толкает меня в сторону Мириам, я кричу:

— Н-дел-йте-эт-го!

Я молюсь о том, чтобы она поняла, что я пытаюсь остановить. О боги, что если она решит, что я побуждаю её это сделать? Я пытаюсь выдернуть свою руку из руки Данте, но, несмотря на то, что моя кожа скользкая от крови, я не могу сравниться с ним по силе.

— Я вс-ум-ляю, Мииям, н-про…

— Твою мать, Росси, — рычит Данте. — Держи крепче свою внучку.

Мурашки покрывают мою кожу и проникают в моё нутро, когда Мириам подносит окровавленный палец к краю моего мизинца.

— П-жал-ста, — хриплю я в ладонь Юстуса. — Нет.

Волна силы, исходящая от меня, сотрясает мои лёгкие, и я делаю резкий вдох, который пронзает мою грудь болью.

Мириам бормочет что-то на шаббианском о единстве и силе и проводит пальцем по бугоркам и впадинкам, из которых состоят костяшки моих пальцев, после чего начинает водить по рукам Данте.

Я начинаю трястись. От ужаса. От отчаяния. От гнева.

Я думаю о Лоре, о том, что мои чувства блекнут по сравнению с тем, что почувствует он, когда узнает, что его пару выдали за другого. Он вырвет у Данте сердце.

Юстус обхватывает меня рукой за талию, не давая мне согнуться или упасть и заставляя меня вытерпеть это неприятное ощущение покалывания, которое создает энергия его новой жены, и резкую боль в том месте, где моя рана соединяется с раной Данте.

Мириам продолжает говорить свое заклинание, продолжает обмазывать наши руки кровью. Я в отчаянии пытаюсь высвободить руку в последний раз, но мне не удается вырваться из хватки своего деда и крепкой руки Данте.

Я не понимаю, почему она на это согласилась. Может быть, это сможет освободить её от этого трона?

Она начинает делать круговые движения указательным пальцем, соединяя нарисованные линии вместе, и хотя я никогда не видела это заклинание в действии, я понимаю, когда всё заканчивается. И не потому, что кровь пропадает в моих порах, а потому что я чувствую некое… некое… покалывание в ладони, которое определяет мою судьбу.

Я пытаюсь сдержать крик, и мои лёгкие сжимаются так, словно я задержала дыхание под водой. Сделав резкий рывок, я, наконец, вырываю свою руку у Данте.

Король фейри приподнимает руку и поворачивает её у себя перед глазами, которые широко раскрыты от изумления, тогда как мои глаза раскрылись от шока, а затем от отчаяния, когда я замечаю под потёками нашей крови вытатуированные кольца, соединенные вместе. Я переворачиваю руку и, конечно же, вижу точно такие же круги, изуродовавшие мою кожу.

Мои ресницы намокают от злости, которая горит ещё сильнее, чем моя новая метка и кажется горче моих солёных слёз, которые катятся по щекам. Кольцо… я бы смогла избавиться от него… но татуировка… Пока я не убью Данте, напоминание о нашей связи будет отпечатано на моей коже.

С другой стороны — да, я всегда стараюсь найти что-то положительное — теперь я понимаю значение татуировки Юстуса: это не магическая защита. Этот мужчина даже не представляет, какая боль его ждёт. Я порву его на клочки своей магией и потопчусь на них.

— Всё сделано? — с придыханием спрашивает Данте.

— Да, — голос Мириам вырывает меня из моих ужасных мыслей. — А теперь отойди, чтобы я попыталась разблокировать магию своей внучки.

— Попыталась? — Данте опускает помеченную руку.

— Мы это уже обсуждали, Маэцца. Если её шаббианская сущность слишком переплетена с сущностью ворона, есть вероятность, что я не смогу разделить своё заклинание без присутствия Лоркана.

— А я уже говорил тебе, что привлечь Рибава — не вариант.

Мириам предложила привлечь Лоркана, чтобы разблокировать мою магию? Разве она не понимает, что он убьёт её раньше, чем она успеет порезать палец?

О, боги. Мне надо предупредить его, что он не сможет её убить, так как это убьёт меня.

ГЛАВА 9

Данте отходит назад, а я пытаюсь выровнять дыхание, но всё бесполезно. Моё сердце колотится так быстро, что все мои мускулы сводит.

— Развяжи завязки на своей блузке, — голос Мириам заставляет меня перевести на неё взгляд. — Мне нужен доступ к твоему сердцу.

По моей спине пробегает холод, а сапоги прирастают к обсидиановому полу подземелья. Я хочу получить свою магию, но я также хочу жить. Мне кажется опасным предоставлять этой ведьме доступ к своему сердцу.

Что если она его остановит?

Что если её рассказ о том, что наши жизни связаны, ложь?

Что если…

Чья-то рука хватает завязки и дёргает за них. Я прохожусь глазами по загорелым пальцам в сторону белого рукава, принадлежащего мундиру Данте, который надет под его золотые доспехи, а затем обратно в сторону его напряжённой челюсти и холодных глаз.

— Не трогай меня, — рычу я.

Данте одаривает меня свирепым взглядом.

— Тогда пошевеливайся, твою мать.

Я сжимаю зубы.

Мириам поднимает пальцы вверх и ждёт, когда я добровольно сделаю тот единственный шаг в её сторону, который снова поместит меня в зону её досягаемости.

— Я знаю, ты боишься меня, Фэллон, но ты должна мне доверять.

Я фыркаю.

— Это будет моё последнее предупреждение, стрега. Ещё раз заговоришь на шаббианском, и я отрежу тебе язык.

Мерда. Я замолкаю, точно церковная мышь, и молюсь о том, чтобы Данте не уловил тот звук, что я издала. Звук, который буквально кричит: Заклинательница змеев свободно владеет шаббианским!

Я тру кожу в области ключиц и бросаю взгляд на Данте, который полностью сосредоточен на Мириам.

Но чувство облегчения из-за того, что он ничего не понял, исчезает, когда я, кошусь в сторону генерала и замечаю, что он приподнял одну из своих рыжеватых бровей. Мои щёки вспыхивают, и я перевожу внимание обратно на Мириам.

— Прости меня.

Она приподнимает ладонь, и только тогда я замечаю, что у неё тоже есть эта ужасная татуировка.

— Я часто путаю люсинский и шаббианский. Оба эти языка звучат одинаково у меня в голове.

Она растопыривает пальцы, словно желает их растянуть.

Сверкающий люсинский крест за её спиной отражается от кончиков пальцев, которые сияют так, словно покрыты маслом. Я предполагаю, что она размазала кровь по всем пяти пальцам, но когда прищуриваюсь, понимаю, что блестящие участки кожи — это волдыри. Вероятно это результат многолетнего прокалывания пальцев. Неужели меня ждёт то же самое? Очередные шрамы? А я-то надеялась избавиться от старых.

— Я объясняла Фэллон, почему мне нужен доступ к её сердцу.

На этот раз я оборачиваюсь, ожидая реакции Данте, чтобы понять, на каком языке она это сказала.

— Сними блузку, мойя.

Он кивает на ткань, покрытую грязной коркой и тёмно-красными каплями.

Я оскаливаюсь, так как ненавижу этот новый статус, который он на меня навесил, так же сильно, как ненавижу его.

Когда я не предпринимаю попытки снять блузку через голову, он достаёт свой чёрный меч, подцепляет им вырез в виде замочной скважины и проводит лезвием вниз, порвав мою блузку и бюстгальтер под ней. К счастью, он не срывает его с меня, но это не помогает унять новую волну гнева, которая заставляет мой пульс участиться.

— Что, чёрт побери, с тобой не так? — шиплю я, схватившись за рваные края своей блузки, чтобы не дать ей обнажить меня полностью.