Чародейка на всю голову - Надежда Николаевна Мамаева
– Пять лет каторги тебе, чтобы поумнеть, недомаг, – ударил он молотком. – Пусть прииски тебя исправят.
Подумалось невольно: в моем случае пытаться исправлять без толку. Что рождено таким, уже не отредактировать. Какая каторга? Меня даже смерть не смогла изменить: все тем же уверенным шагом на самые большие в округе грабли.
И все же я выдохнула с облегчением: не виселица! Хотя утром, удирая от законника, когда сначала бежала, потом шустро прыгала, даже умудрилась пролететь пару метров, сиганув с парапета и мечтая о передышке, я и помыслить не могла, что присяду отдохнуть. На целых пять лет. Да еще буду этому так радоваться.
Нас вывели из зала, разделив: нас троих – в одну камеру, а карманника – в другую, в самом конце коридора.
Ближе к вечеру нас отправили из столицы дилижансом. Но одиночные (и, судя по всему, жутко ценные) кандалы заменили другими, подешевле, не из антимагического металла, как я поняла, а просто зачарованными. Во всяком случае, они уже не обжигали холодом. Вот только гадство: они были рассчитаны на двоих. И теперь на одном конце зачарованной цепи длиной пару локтей была прикована моя рука, а на другом – запястье того самого Вира Безземельного.
Нас запихнули в длинный закрытый кузов. Этакий аналог автозака нашего мира, только мощностью в шесть лошадиных сил. Оные и были впряжены в тюремный дилижанс.
Оказавшись внутри, я увидела малюсенькое зарешеченное окошко у самого потолка и вдоль стен два ряда лавок из нестроганых, но уже изрядно обтертых задами досок.
– Э, господин вышник, а когда кормить будут? – возмутился один из заключенных, карлик, пытаясь подпрыгнуть, чтобы усесться на скамейку. Причем странность: рука его не была скована цепью с чьей-то еще. Нет. Обе его ладони, а также запястья были словно утоплены в цельный камень.
– Ты же цверг, а не упырь. Чего тебе на ночь глядя жрать давать, нелюдь?! – беззлобно отозвался стражник. – Довезут до места, там и получишь.
Это прозвучало столь выразительно, что могло подразумевать как получить капустные щи в миске, так и просто по щам. Впрочем, я не была столь любопытной, чтобы уточнять.
Мой же «напарничек» и вовсе обладал столь прокачанным навыком общения, что я не удивлюсь, если от него сбежали даже домашние растения. Он был, мягко говоря, молчалив. А его взгляд оказался настолько тяжелым, что им можно было гвозди забивать. В керамогранит.
Едва дверь за нами захлопнулась, как тюремный дилижанс начал движение. Причем как-то странно, рывками, все ускоряясь.
Я попыталась посмотреть в окошко, но увидела лишь смазанную картинку, словно ночные звезды запустили в центрифуге на максимальных оборотах, а луна и вовсе размазалась в круговую тонкую нить.
– Магией жахнули, – глубокомысленно заметил карлик. – Видать, путь через карманы срезают. Не влететь бы в ночи куда. – Он почесал щеку с кустистыми бакенбардами о плечо.
Что примечательно, на коротышке не было рубахи, только кожаные штаны с кучей заплаток-заклепок и внушительные шнурованные сапоги. На чуть сморщенной смуглой коже красовались символы и татуировки, а его плешь в венчике волос отсвечивала даже в сумраке дилижанса.
– Ты не трепли языком, нелюдь, а то щас тебя жахнем, – буркнул другой заключенный, у которого были выбиты передние зубы.
– Попробуй, – усмехнулся карлик. – Думаешь, если мне руки в камень вплавили, то я ответить не смогу? Зря… Тюкнет тебя такой булыжник по башке, и будешь лежать и думать: к чему бы это?
– Да я тебя, шмырь мелкий, бздызжик, вылезший из-под драконьего хвоста, щас одним плевком перешибу… – выразительно разминая плечи, пообещал каторжник. Впрочем, в противовес собственным обещаниям он пока остался сидеть на месте.
Меня же, несмотря на начавшуюся перепалку, неумолимо клонило в сон. Я даже вырубалась временами, проваливаясь то ли в обморок, то ли в дрему.
Карлик с беззубым сцепились. Пока что только языками, но были шикарные шансы, что эта словесная свара вскоре перерастет в драку.
По крыше застучали капли дождя. Маленькое зарешеченное окошко залил яркий свет. И почти тут же раскат грома, по ощущениям, расколол мир надвое.
Ему тут же вторило истеричное ржание лошадей. Резкий рывок кареты, крики…
Заорали и заключенные, и надзиратели, ехавшие рядом с кучером. «Тпр-р-р!» – возницы было запоздалым.
Лошади уже понесли. Причем если пару секунд я ощущала толчки от ухабов, судорожно вцепившись в скамейку, то потом – мгновение невесомости и… удар. Меня отбросило вбок. Плечо моего «напарничка» чуть смягчило удар, но все равно воздух выбило.
Резко пол и потолок поменялись местами. Ещё раз и ещё. И я бы наверняка билась о стены дилижанса, а то и сразу свернула бы шею, если бы меня вдруг резко не зажали в тиски.
Сильные мужские руки оказались с обеих сторон от меня, а грудь – прижатой к телу моего напарника по кандалам. Он просто вдавил меня в сиденье, навалившись сверху и держась за доски прибитой к полу скамейки.
Я ничего не видела. Лишь грязный ворот и загорелую мужскую шею с четким рисунком напряженных мышц и жил и обозначившуюся, бешено пульсирующую от напряжения яремную вену.
А потом, после очередного удара и кувырка, все резко прекратилось. Стена, на которую я раньше опиралась спиной, стала полом. Откуда-то снаружи доносилось истошное ржание. Вокруг – стоны. А еще – кровь. Живых и… души тех, за кем скоро придет Хель.
Именно мысль о смерти отрезвила меня. Резко захотелось, чтобы меня отсюда выпустили на минутку. Ну или хотя бы насовсем.
– Шевелись давай! – услышала хриплый голос «напарника». – Я тебя не для того спас, чтобы ты гирей висел на мне.
Я кивнула, без слов дав понять: усекла.
Вот и вскрылась причина благородства моего однокандальника. Умри я, и ему при побеге пришлось бы волочить за собой мой труп: отсечь руку попросту было нечем, да и особо некогда. Лишь подивилась тому, как быстро этот тип успел сориентироваться и все просчитать, пока я пугалась.
Мой «напарник» же, руководствуясь дизайнерским порывом в духе: здесь будет дверь, без вариантов, – со всей дури шибанул сапогом по тому, что раньше было крышей, а ныне – стеной.
И тут среди стенаний и вскриков я услышала стон:
– Помоги…
Рядом со мной лежал карлик. Его придавило сразу несколькими телами, и со скованными камнем руками он не мог выбраться. Я не могла отделаться от ощущения, что просит ребенок. Может, дело было в том, что этот
