Лорен Кейт - Вознесение
- Это то, где мы сейчас? - спросила Люси, хотя знала, что Даниэль не хотел бы говорить о том, как он все еще не выбрал сторону.
- Тебе нравился Кэм, - сказал Даниэль отклоняясь от темы, - В течении нескольких жизней на Земле, трое из нас всегда были очень близки. Только это было намного позже, после того, как Кэм пострадал от разбитого сердца так, что перешел на сторону Люцифера.
- Что? Кем она была?
- Никто из нас не любит говорить о ней. Никогда никому не показывай, что ты знаешь, - сказал Даниэль. - Мне не нравился его выбор, но я не могу сказать, что не понимал его. Если бы я когда-либо действительно потерял тебя, то я не знаю, что бы я сделал. Весь мой мир потускнел бы.
- Этого не произойдет, - слишком быстро сказала Люси.
Она знала, что эта жизнь ее последний шанс. Если она умрет сейчас, то она уже не вернется.
У нее была тысяча вопросов о женщине, которую потерял Кэм, о странной дрожи в голосе Даниэля, когда он говорил о привлекательности Люцифера, о том, где была она, когда он падал.
Но ее веки отяжелели, ее тело было слабым и усталым.
- Отдохни, - ворковал Даниэль ей в ухо. - Я разбужу тебя, когда мы приземлимся в Венеции.
Она согласилась с тем, что должна была позволить себе расслабиться. Она закрыла глаза от брызг волн, разбивающихся в тысяче метров под ней, и окунулась в мир грез, где девять дней не имели никакого значения, где она могла парить среди облаков, где могла свободно лететь в бесконечность, без малейшего шанса на падение.
Глава третья. Затонувшее святилище
Посреди ночи Даниэль стучал в избитую всеми ветрами деревянную дверь, как казалось Люси в течении получаса. Трехэтажный венецианский дом принадлежал коллеге-профессору, и Даниэль был уверен, что этот человек позволит им переночевать у себя. Они были хорошими друзьями, "давным-давно", что у Даниэля могло охватывать довольно большой промежуток времени.
- Он, наверное, крепко спит, - сонно сказала Люси, которая уже почти заснула от равномерного стука в дверь. Либо, устало думала она, профессор сидит в каком-нибудь ночном богемном кафе и потягивает вино над книгой полной непонятных терминов.
В три часа ночи - их приземление среди серебристой паутины венецианских каналов, сопровождалось звоном башенных часов где-то в темноте спящего города...
и усталость одолевала Люси. Она несчастно оперлась на холодный оловянный почтовый ящик, который закачался в разные стороны от того, что висел на одном гвозде. Ящик покосился, заставляя Люси отскочить назад так, что она едва не оказалась в мутном черно-зеленом канале, вода которого плескалась у края, поросшего крыльцом водорослей, словно чернильный язык.
Казалось, что снаружи весь дома расслаивался на куски: от синей краски деревянных оконных рам с грязными стеклами, красного кирпича в наростах зеленой плесени до мокрого цементного покрытия крыльца, которое так и норовило рассыпаться под ногами. На какой-то момент Люси показалось, что город действительно тонет.
- Он должен быть здесь, - все еще стуча пробормотал Даниэль.
Когда они приземлись на стороне канала, на которую можно было попасть только на гондоле, Даниэль обещал Люси постель внутри дома и горячий напиток, в качестве искупления за влажный и сильный ветер, через который они летели несколько часов.
Наконец, внимание дрожащей Люси привлекло медленное шарканье ног, спускающихся по лестнице внутри. Даниель выдохнул и с облегчением закрыл глаза, когда медная ручка повернулась.
- Какого дьявола... - Жесткие пучки седых волос на голове пожилого итальянского мужчины торчали в разные стороны. У него были ощутимо густые белые брови и усы, и соответствующие густые белые волосы на груди, торчащие из V-образного выреза его темно-серой одежды.
Люси наблюдала за тем, как Даниель моргнул в удивлении, как будто он пересматривал адрес. Тогда бледно карие глаза старика зажглись. Он покачнулся вперед, заключая Даниэля в крепкие объятия.
- Я уж начал задаваться вопросом, собираешься ли ты навестить меня, прежде чем я неизбежно отброшу коньки, - хрипло прошептал человек. Его глаза переместились на Люси, и он улыбнулся так, будто они и не разбудили его вовсе, будто он ожидал их в течении многих месяцев.
- После всех этих лет ты наконец-то привел Люсинду. Какое удовольствие.
Его звали профессор Мэзотта. Он и Даниэль вместе изучали историю в университете Болоньи в тридцатых. Он не был испуган или изумлен тем, что Даниель не постарел: Мэзотта знал, кем был Даниель.
Казалось, он чувствовал только радость от воссоединения со старым другом, радость, которая была увеличена от знакомства с любовью всей жизни того друга.
Он проводил их в свой кабинет, который так же был на различных стадиях разрушения. Его книжные полки просели по центру; его стол был завален пожелтевшей бумагой; ковер был с изношенным ворсом и пятнами пролитого кофе. Мэзотта немедленно начал готовить каждому из них по чашке густого горячего шоколада - старая дурная привычка старика, он настругал и подтолкнул Люси.
Но Даниэль сделал только глоток прежде чем всучить свою книгу в руки Мэзотте и открыть ее на описании первой реликвии.
Мэзотта надел очки с тонкой проволочной оправой и искоса посмотрел на страницу, что-то бормоча на итальянском языке. Он встал, подошел к книжной полке, почесал голову, вернулся к столу, прошелся по кабинету, потягивая свой шоколад, затем вернулся к книжной полке, чтобы вытащить толстый том в кожаном переплете. Люси подавила зевок. Ее веки, казалось, будто упорно трудятся, над тем, чтобы удержать нечто тяжелое. Она пыталась не покачиваться, защемляя внутреннюю часть своей ладони, что бы не дать себе заснуть. Но голоса Даниэля и профессора Мэзотта воспринимались как в тумане, каждый обсуждал невозможность того, что говорил другой.
- Это абсурд - это не оконное стекло из церкви Святого Игнатиуса. - Мазотта скрестил свои руки. - Они немного шестиугольные, а это изображение наполнено продолговатостями.
- Что мы здесь делаем? - воскликнул внезапно Даниэль, напугав любительскую живопись с синей парусной шлюпкой на стене. - Мы должны быть в библиотеке в Болонье. У тебя все еще есть ключи, чтобы войти?
У тебя в кабинете, должно быть, были...
- Я на пенсии уже тринадцать лет, Даниэль. И мы не поедем две сотни километров посреди ночи для того, чтобы... - он замолчал.
