Лорел Гамильтон - Страдание

— Ma petite, я вижу, у тебя выдалась нелегкая ночка.

Его французский акцент был очень явным, такое случалось нечасто — и лишь тогда, когда он испытывал сильные чувства, которые не мог скрыть, хотя и пытался. Я была ему признательна за эту попытку, потому что этот акцент означал: он сказал то, что было вариацией: «Ты покрыта кровью и кое-чем похуже, а значит ты была в страшной опасности, и скорее всего, едва не умерла… снова! Как ты можешь продолжать вот так рисковать собой, когда я так сильно люблю тебя?» Но вместо того, чтобы скандалить, он лишь скользнул ко мне, протягивая руки так грациозно, будто собирался со мной танцевать, когда окажется вплотную ко мне.

Это было одно из тех мгновений, когда я чувствовала себя посредственной, или может быть неуклюжей. У меня была неплохая координация, скорость и умение владеть своим телом, но мне никогда не повторить его грации и красоты движений. У него было слишком много веков практики, и почти все они проявлялись, когда он вот так шел ко мне. Именно это убедило меня в том, что, может быть, страх за меня был не единственным сильным чувством, которое он так сильно пытался скрыть.

Он говорил с Ашером. Разговор закончился либо обломом, либо удачей. Как именно — не смогла понять даже когда он обнял меня. Я поднялась на носочки, навстречу ему, склонившемуся надо мной, и как только наши губы встретились, я ощутила его восторг. Поцелуй изменился — от нашего обычного, нежного, вполне целомудренного поцелуя перед новыми телохранителями, до настолько страстного, что мне пришлось постараться, чтобы не изрезать свои губы о его аккуратные клыки.

Запыхавшись, я вынырнула из поцелуя, и расплылась в почти глупой улыбке, глядя на него. Я была полна энергии, одурманена и абсолютно счастлива. Это не вампирская сила — просто Жан-Клод всегда оказывал на меня такой эффект.

Он улыбнулся мне настолько широко, что показались клыки, чего он практически никогда не допускал при обычной улыбке. Он был настолько доволен собой, что я поняла: разговор с Ашером прошел удачно, более чем.

— Вот-вот наступит заря, мой господин, для секса не хватит времени, — проговорил Миша полным презрения голосом.

Жан-Клод лишь взглянул на него — и этого оказалось достаточно. Миша согнулся и провел рукой вниз и к себе: вы почти могли бы увидеть украшенную перьями шляпу, которая должна была находиться у него в руке при этом жесте. Весь Арлекин был хорош в поклонах и знаках покорности, но многие из них были одарены мишиным умением прибегать к этому жесту только после того, как нас оскорбят, или превратить сам жест в колкость. Единственная причина по которой с ними стоило водиться: они были почти настолько хороши, насколько о себе думали, достаточно хороши для того, чтобы Клодия, выбирая для этой поездки лучших, взяла с собой некоторых из них.

Голос Жан-Клода стал мягким, акцент исчез, столетия самоконтроля мгновенно вернулись:

— Скажи мне, Миша, как ты остался в живых, будучи таким язвительным с Матерью Всея Тьмы?

Плечи Миши напряглись, но голос оставался глубоким и безэмоциональным, когда он ответил:

— Она ценила мои способности убийцы и шпиона выше забот о своей плоти и затронутых чувствах.

Это было еще одно оскорбление, и, возможно, даже угроза. Не я одна заметила это, потому что Нечестивец и Истина двинулись к нам, по бокам, чтобы не закрывать его, так что технически они не встали между нами, но были там где нужно.

— Неужели вы думаете, что сможете выиграть в реальной битве вне тренировочного ринга? — спросил Миша.

— Да, — одновременно ответили Нечестивец и Истина. Их руки уже были возле оружия. Я выступила из объятий Жан-Клода, чтобы освободить руки для оружия. Если рассуждать логически, Миша просто вел себя как говнюк, каким он и был, но логика редко срабатывает, когда начинается драка.

— Я ценю ваши способности, Миша, Горан. — Жан-Клод кивнул второму мужчине. — Иначе обоих оставил бы в Сент-Луисе; но они не настолько ценны для меня, чтобы сносить оскорбления. Я спрошу прямо: ты намеренно пытаешься меня запугать?

— Нет, мой Господин, я не имел этого в виду, — натянуто ответил он, как если бы слова и чувства, стоявшие за ними, не соответствовали друг другу.

— Тогда признаешь, что допустил ошибку в своих речах, — продолжил Жан-Клод мягким, даже приятным голосом.

— Нет, — ответил Миша, и это не стало для нас всех неожиданностью.

Значит, ты действительно пытался меня запугать.

Миша выглядел сбитым с толку.

— Нет, мой Господин, не… — Казалось, он раздумывал над тем, что сказать, и, в конце концов, запинаясь, добавил: — Не намеренно.

— Горан, неужели твой Мастер настолько плох как шпион?

— Нет, мой Господин Жан-Клод, — ответил Горан, но когда он кланялся, отблеск усмешки проскользнул у него на губах. Он был настолько крупнее Миши, что вы невольно ожидали бы от него меньшей элегантности, но нет же: поклон вермедведя был настолько же элегантным, как и поклон вампира. Думаю, у него было не меньше веков для практики.

Руки Миши были сжаты в кулаки и прижаты к бокам. Он явно боролся с собой за самоконтроль, и это было странно для вампира его возраста. Обычно они потрясающе владели собой. Он же был таким с тех пор, как я его встретила, хотя большинство из Арлекина были вежливы, спокойны, и практически нечитаемы, будто ожидали, что эмоции должны быть дарованы им, а не идти от сердца. Меня это слегка беспокоило, но это лишь одна из сторон вампирской жути. А вот у Миши был характер.

— Тебя и многих из Арлекина должно раздражать, что я ваш новый Господин и Мастер. Я знаю, что Мать Тьмы посылала своих воинов шпионить за вампирами настолько сильными, что они могли стать конкурентами или угрозой. Могу поспорить — меня не было в этом списке, она никогда не рассматривала меня как угрозу или соперника ни себе, ни кому-либо другому. Я прав?

— Да, мой Господин, — ответил Миша.

— Для подобной игры потребовались терпение и уловки, достойные одного из нас, — сказал Горан, улыбаясь.

— Тонкий комплимент, — поблагодарил Жан-Клод.

Миша хмуро посмотрел на них.

— Что сильнее тебя беспокоит, Миша — то, что любовник Бель Морт теперь твой правитель, или, что никто из прославленного Арлекина не принимал мою силу всерьез, пока не стало слишком поздно?

— Вы заставили их задуматься о том, что же еще они упустили, — проговорил Горан. — Это подрывает их ощущение превосходства. — При этих словах он улыбнулся.

Миша пронесся мимо меня в движении, за которым невозможно было проследить — или может это только я не могла. На самом деле я не увидела, как он ударил Горана по лицу, лишь размытое в движении пятно и огромный мужчина, отшатнувшийся, с кровью на губах.