Дуэт с Герцогом Сиреной - Элис Кова
— Значит, они снова потерпели неудачу. — Я не могу разглядеть Крокана в вечной ночи и тени, царящей здесь.
— Скажи мне, как они потерпели неудачу? — осмеливаюсь спросить я. Ты потерпела неудачу, тихий голос пытается подколоть меня. Несмотря на все остальное и все мои усилия. Меня почему-то недостаточно.
Вспышка зеленого света. Движение одновременно. Меня окружает тысяча извивающихся щупалец, сгустившихся из потоков и теней. Они сковывают меня своим гневом и яростью, блокируя все выходы. Зеркало корней Дерева Жизни.
— До восхода Кровавой Луны осталось совсем немного времени, и барьеры между мирами станут тоньше.
Наконец из темноты появляется старый бог. Он непостижимо огромен — это гора, а глаза у него зеленые, того же оттенка, что и редкая вспышка, когда гребень солнца опускается под горизонт моря на закате.
— Но, возможно, ты станешь достойным сосудом. — Щупальца смыкаются вокруг меня, взволнованные и злые. — Отдай ее мне. Прими ее в себя, человек, ее дорогое и такое хрупкое дитя.
Старый бог корчится. Щупальца бьют по морскому дну с такой силой, что под ногами появляются трещины в камнях. Кажется, что сам мир дрожит. Под ритм, созданный им самим, Лорд Крокан начинает петь. Мой разум, пустой, но наполненный гимнами старых богов, постигает смысл, если не дословные слова.
Он поет, обращаясь к далекому небу, которого не видел с тех давних, первобытных времен, когда жили боги, смертные и звери. Он говорит об одиночестве и тоске. О тысячелетнем ожидании того, кто был обещан.
Слова звучат негромко и медленно, их поют тысячи единых голосов. Когда Крокан поет, все духи и существа глубин замирают, чтобы присоединиться к нему. Они зовут… зовут…
Когда-то звали и меня.
Я моргаю, глядя на серебристый свет, который начинает собираться в воде, кружась внизу. Крокан продолжает удерживать меня на месте, медленно поднимая. Как будто я вещь, которую нужно преподнести — жертва во второй раз.
Возьми этот сосуд, говорит его песня. Прими ее как свою собственную.
Леллию. Мои глаза закрываются. Мое сердце поет вместе с ним. Столько боли и обиды. За что? Почему? Бездна была создана не из потрясений, не из травм, которые давным-давно нанесли земле. Но из океана слез, которые Крокан выплакал по своей жене.
По своей богине. Ушла.
На краю сознания я слышу ее дрожащие слова. В отличие от сущности, запертой в воспоминаниях анамнеза, которая была в основном ясной и достаточно сильной, эти слова хрупки. Как трепетный голубь со сломанным крылом.
Все в порядке, пытаюсь пропеть я в ответ. Я не понимаю, но все в порядке. Возьми меня. Сделай меня.
Нет — таков ответ.
Мои глаза распахиваются в ответ. В тот же миг серебристый свет и сила, скопившиеся вокруг моей формы, превращаются в звездный свет на темном море. Щупальца Крокана разжимаются, и я снова падаю вниз. Но приземляюсь я не с силой, а со вздохом.
Последняя песня Леллии покидает меня.
— Тебя… не хватило, чтобы освободить ее. — Крокан начинает отступать.
— Подожди-подожди! — Я вскакиваю на ноги. Бегу за ним, хотя мне кажется, что расстояние непостижимо велико. — Ты не можешь убежать от меня. — Ответа нет, только ощущение, что старый бог отступает все дальше и дальше. — Я отдала тебе все — свою жизнь, свои кости, свои воспоминания!
— А мы отдали этому миру свою сущность! — рычит Крокан, возвращаясь в силу. Гул в моем черепе вернулся. Он говорит тысячей голосов в песне. Тысяча языков, произносимых и непроизносимых, сгустившихся в звуковую какофонию. — Мы отдали все, чтобы ты и тебе подобные могли не просто выжить, но и процветать. Не говори со мной, человек, о жертвах.
— И поэтому ты требуешь собственных жертв? В качестве платы за все, что вы отдали? Возмездие? — Я опускаю ноги и смотрю на старого бога без тени страха. Что еще он может от меня потребовать? Нет ничего такого, чего бы я еще не потеряла или не отдала.
— Я не требую жертв. Я не знаю, в каком извращении люди, которые когда-то так любили и почитали меня, потребовали этого.
Я.… я тоже не знаю. Я пытаюсь найти объяснение в глубинах своего сознания. Но оно потеряно. Я не могу вспомнить, кто я, что я знаю и что я видела, и в то же время постичь старого бога.
— Единственное, что я хотел от тебя узнать, сможешь ли ты принять дух моей госпожи и тем самым освободить ее. Но смертная форма никогда не сможет заменить тебя, даже если ты помазана.
В тот момент, когда Крокан собирается отстраниться, в поведении старого бога происходит перемена. Его внимание отвлекается. Голос, столь прекрасный, что на глаза наворачиваются слезы, пробивается сквозь тихие воды. Мои веки дрогнули, и тело расслабилось.
Я знаю этот голос… Он манит и зовет. Умоляет… меня.
Сначала я не могу понять, не является ли этот голос просто воспоминанием, извлеченным из глубин моего сознания в последние мгновения существования. Но когда голос становится громче, я понимаю, что мои чувства меня не обманывают. Щупальца сдвигаются и расходятся, открывая сияющий серебристым светом маяк в виде мужчины-сирены с платиновыми светлыми волосами и карими глазами, в которых плещется янтарь.
Глава 43
Илрит.
Я знаю этого мужчину. Всем сердцем, душой и телом. Я удивлялась ему, возмущалась, сопротивлялась и благоговела перед ним. Я пыталась уберечь все, что есть во мне, от того, чтобы попасть в его руки, а потом с наслаждением отдала ему все.
Его глаза встречаются с моими. Он поет для меня. С каждым словом ко мне возвращается память. Каждый куплет я могу напевать вместе с ним, и его знакомость требует еще больше того, что я знаю до мозга костей. Это песня, которую он пел той ночью в море, когда я впервые отдалась ему. Это мелодия, ради которой он отважился покинуть Вечное Море, чтобы использовать ее в качестве моей колыбельной — успокаивающей меня, дающей мне силу, защищающей меня. Эту песню он пел для меня, для меня… песню, которая стала нашей.
Мой голос присоединяется к его голосу. Мы поднимаемся, все выше и выше в нотах. Каждый звук — это симфония двоих. В музыку вливается вся наша сущность. В кои-то веки мы не сдерживаем себя. Мы отдаем друг другу все, и это больше, чем союз плоти на пляже или разума на балконе.
Когда стихает последняя нота, и мы задыхаемся, и мир замирает, нет ничего, кроме друг друга.
Я моргаю, пытаясь понять, что
