Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина
— Как ты угадала? — подхватился муж с кровати.
— А цветы? Мы же собирались отнести цветы?
— Пошли завтракать. Купим цветы, а на обратном пути возьмем картину. Мне понравился тот дом, весь в винограде.
— С крысами, — покивала я, — подарок Маритт от семьи дю Белли — дом с крысами.
— Куда ни шагни — везде история. Бежать тебе отсюда надо…
На кладбище мы положили цветы на могилы Дешама и Рауля. Немного постояли… и меня, наконец, накрыло жутким чувством несправедливости. Дешам… тут можно только гадать. Рауль? Да, он рядом со мной, об этом говорит куча всего и его характер тоже. Жесткий, волевой, но будто прикрытый сверху мягкой легкой шкуркой. У Рауля тоже было хорошее, хотя и более тонкое чувство юмора, и приятный нрав. Но твердым он был в своих решениях, как… это мимо всяких сравнений. Твердолобым. Понятно, что менталитет и традиции. Георгий в этом плане терпеливее и демократичнее… Нет, сейчас я не видела торжества справедливости — справедливо было бы, сохрани он память! И чтобы в той жизни мужику не досталось так… жестоко. Тот Рауль… он…
— Не стоит, мадам, — вдруг обнял он меня и уверенно повел прочь — по камешкам, по склону…
— Чего вдруг, солнце? Почему ты так сказал? — в замешательстве выясняла я.
— Ты голову задрала, слезами давишься — включила аристократку. Хватит, Мань, ты не будешь больше плакать рядом со мной — только от радости. И приезжать сюда больше не будем — даже мне тут херово. Всё — точка.
— Точка, так точка, — согласилась я.
Уезжали мы из Ло еще и с картиной в тесном багажнике. Взяли «мини» с учетом того, что багажа мало — небольшой чемодан. Кто же знал, что туда потребуется поместить еще и картину? А потом и ящик вина. Когда мы захотели купить желтое вино в бутылках — на сувениры, хозяин извинился — в Ло вино в стеклянную тару не разливали. А бутилированное исключительного качества он посоветовал купить в Арбуа — там находился внутренний рынок настоящих юрских вин. Желтого производилось всего 400–450 тысяч бутылок в год и купить его можно было только там.
Время было, так что мы побывали еще и в Арбуа — это дало отдых от тяжелых эмоций и отвлекло — здесь за те же деньги, что и в Ло (такая странность) мы на сутки сняли роскошные апартаменты с хорошей кухней. А желтое вино в фирменных бутылках — клавленах, и правда оказалось бесподобно, особенно с сыром Комтэ. Кухня Бургундии со времен XVIII века стала более утонченной, вина — изысканнее.
— Я хочу, чтобы мой муж попробовал хорошее пино, — просила я сомелье, — нужно чтобы он сравнил эти два вкуса. Возможно, предпочтет красное желтому.
— Боюсь, мадам, с этим вы опоздали, — лукаво улыбался мужчина, поглядывая на расслабленного и довольного Георгия с винным бокалом в руке: — Всё уже произошло. Это, как первая любовь и она уже случилась. Пино может нравиться, но он останется навсегда влюблен в желтые вина Юры.
Так и получилось. Все шесть литров, разрешенных к ввозу в Россию беспошлинно, были потом в нее ввезены и это было фирменное юрское желтое в клавленах.
Потом была дорога в Изер — один из французских департаментов. Она заняла много времени — почти два дня, потому что мы часто останавливались в красивых городах и местечках, заказывали в ресторанчиках вкусную еду и любовались реками, гротами и водопадами. Потом местность стала ровнее и уже не такой живописной. В пригороде Гренобля мы сняли гостиницу, предварительно разузнав, как найти нужный нам замок, и с легкой душой легли спать.
Ночью мне снился полковник… вернее — тогда уже генерал. И опять я нечаянно любовалась им в том дворцовом саду, понимая, как и тогда, что вижу своего сына в такие же годы. Их схожесть была удивительной, потрясающей! Мой мальчик, наверное, ни на секунду не усомнился, что перед ним его настоящий отец. Это должно было хоть немного поддержать его и успокоить — всё же он остался не один.
Сейчас я готова была простить полковнику и то «недоразумение», и его диктаторские замашки… да всё на свете! Лишь бы он оказался добр к Франсуа. Лишь бы его слова не оказались ложью — он просил меня тогда пощадить сына, помочь сделать новость о его отцовстве не такой болезненной. Как же мне хотелось, чтобы эти слова действительно оказались продиктованы настоящей заботой!
Замок графов де ла Марльер оказался временно закрыт для посещений. То ли в связи с ковидом, то ли в связи с отсутствием владельцев. Разрешалось гулять по небольшому и очень уютному парку, но вот на входе в дом висела табличка — «Visites du palais sont temporairement interrompues».
— Ну, не судьба, — согласился Георгий, — прекращены, так прекращены. Но тут есть выставочный зал. Или музей. Сходим туда, обязательно что-то должно быть.
— Хорошо, — поднялась я со скамьи.
Поправила платье, стряхнув с длинной юбки соринку. Его муж подарил мне еще в Арбуа. Увидел, как я застыла у витрины, залюбовавшись шляпой из мягкой серебристой соломки — широкополой, украшенной темно-серым атласным бантом, и затащил меня, заставив взять и платье с манекена, и шляпу.
— Один раз живем, у меня чувство — будто из клетки вырвался. Вот что значит — грамотно сменить обстановку. Хороший отдых редкая удача. Запрягусь сейчас опять… Гуляем, Мань? Деньги для нас, а не мы для них. Заработаем.
Платье было в стиле ампир и серебристо-серым — в пару со шляпой. Красивое платье. Но, расширяясь книзу, оно немилосердно путалось в ногах.
— Катастрофически не хватает крахмальной юбки, — пошутила я. Поправив шляпу, развернулась на выход из парка и… по аллее навстречу нам шел Франсуа…
Приводил меня в чувство Шония, применяя все доступные на данный момент средства и навыки. Во всяком случае, я чувствовала себя мокрой, как мышь. И только забрезжило что-то в сознании, только прояснилось, сразу стала искать, выворачивая шею…
Мальчик сидел на краешке кресла и с беспокойством смотрел, как меня приводят в сознание. Это был мой Франсуа — и тот же возраст, может только на год моложе. Те же глаза, ресницы, волосы…
— Франсуа? — каким-то странным, слабым голосом спросила я, заставив Георгия отвернуться от дивана, на котором я лежала и внимательно посмотреть на мальчика.
— Рауль, мадам… мсье, — ответил ребенок, заставив моего мужа чертыхнуться и обеспокоенно оглянуться на меня.
— Рауль Марльер, а это моя сестра Маритт, — говорил он, а меня будто медленно заковывало в
