Елена Грушковская - Странник
— Ничего, всё в порядке, — улыбнулся лорд Дитмар. — Как видите, я смог прекрасно обойтись сам. Я только рад, что вам удобно и вы не испытываете ни в чём нужды. Я не в обиде на Эгмемона за то, что он в первую очередь уделяет внимание вам — так и должно быть, особенно учитывая ваше состояние.
При этих словах у Эгмемона отлегло от сердца, а Джим заверил:
— О, я уже намного лучше себя чувствую, милорд.
— Я рад это слышать, — сказал лорд Дитмар. И добавил: — Эгмемон, ты можешь идти.
Дворецкий поклонился и вышел, а лорд Дитмар занял его место у постели Джима, но в значительно большей близости к нему. Накрыв руку Джима своей и нежно сжав её, он проговорил:
— Я понимаю Эгмемона. Так легко подпасть под чары вашего обаяния и забыть обо всём на свете!
Джим мило смутился, чуть порозовел и опустил ресницы, но на его губах дрожала, готовая расцвести, озорная улыбка. Вдруг, порывисто нагнувшись через столик, он пылко поцеловал лорда Дитмара, после чего смутился ещё больше. Впрочем, ему очень шло смущение, и лорд Дитмар, восхищённый, сам поцеловал его. Они, сами не зная отчего, засмеялись, и лорд Дитмар сказал:
— Прошу вас, продолжайте ваш завтрак. Вам необходимо подкреплять силы.
И Джим продолжил завтрак, но при этом то и дело подносил на вилке кусочки лорду Дитмару.
— Прошу вас, разделите со мной трапезу, — сказал он. — Будет глупо, если вы будете смотреть на то, как я ем.
Лорд Дитмар вовсе не нашёл бы это глупым, но ему нравилось брать еду губами с вилки Джима. В этом было что-то очень чувственное и вместе с тем озорное, а ещё его позабавило архаичное слово "трапеза", употреблённое Джимом. Он за ним это иногда замечал: Джим ввёртывал в свою речь "этакие" словечки, стремясь, по-видимому, продемонстрировать своё блестящее владение альтерианским языком, чтобы скрыть тот факт, что его детство прошло на другой планете и он был по отношению к своей настоящей родине чуточку иностранцем. Сказывалось обильное чтение и филологические склонности: Джим интересовался альтерианским языком и его историей. Лорда Дитмара всегда впечатлял очень грамотный, даже чуть вычурный по своей изысканности язык его писем, но именно эта грамотность и изысканность и выдавала в нём иностранца. Но это было очень мило. Всё в Джиме казалось лорду Дитмару милым, потому что он был влюблён.
— Право же, довольно с меня, — сказал он, мягко отводя руку Джима с вилкой. — Я не хочу лишать вас пищи. Кушайте сами, а я ещё успею насытиться.
Джим белозубо улыбнулся, забавно нахмурился, изображая суровость, и шутливо приказал:
— Ну-ка, милорд, не капризничайте… Откройте ротик!
Лорд Дитмар с восторгом и наслаждением повиновался, а за своё послушание получил в награду поцелуй.
— Вот и молодец, — сказал Джим.
А лорд Дитмар промолвил:
— Я ваш раб, дитя моё. Я принадлежу вам… И всё, чем я владею, тоже ваше.
Он и в самом деле был готов отдать всё, что имел, за улыбку Джима, за его ласковый взгляд и нежное прикосновение его маленькой руки — такое, как сейчас. Джим потёрся носиком о щёку лорда Дитмара и сказал:
— Мой глупенький милорд, мне вовсе не нужно то, чем вы владеете. Довольно и вас одного.
Лорд Дитмар умилился. Ещё никто в жизни не называл его "глупеньким милордом", это звучало так забавно и вместе с тем невыразимо мило. Больше всего сейчас ему хотелось стать игрушкой Джима — большой плюшевой игрушкой, которую Джим бы тискал и щипал. Он засмеялся сам над собой.
— Чему вы смеётесь, милорд? — спросил Джим, с улыбкой заглядывая ему в глаза.
— Вы себе вообразить не можете, что вы со мной делаете, дитя моё, — вздохнул лорд Дитмар. — Я люблю вас.
Глаза Джима стали очень большими и сияющими, в них отразилось нечто, чего раньше лорд Дитмар не замечал. Этот лучистый, яркий, как солнце, взгляд поверг его на колени. Склонившись над рукой Джима, он прильнул к ней губами, не в силах распрямиться под тяжестью нахлынувших на него чувств. Лёгонькая, воздушная рука коснулась его волос, и он вздрогнул, как бы пронзённый электрическим разрядом.
— Мой милорд, — проговорил Джим с нежностью.
— Ваш, — шёпотом повторил лорд Дитмар. — Наверно, я и родился только для того, чтобы быть вашим… Простите, я горожу чушь.
Встав на ноги, он спрятал охватившую его бурю чувств за церемонным поклоном и проговорил на удивление спокойным голосом:
— Прошу меня простить, дитя моё… Вынужден вас покинуть, у меня через полтора часа лекция. Увидимся позже.
Уже в дверях он услышал, как Джим сказал ему в спину на каком-то незнаком языке:
— It's so englishmanlike11!
Лорд Дитмар обернулся.
— Простите?..
Но Джим улыбался.
— Не обращайте внимания, милорд. Извините. Я не сказал ничего обидного, можете не беспокоиться.
Но лорд Дитмар был озадачен. А он не любил оставаться озадаченным.
— Нет, всё же… Я никогда не слышал этого языка.
— Это один из земных языков, — ответил Джим. — Я хотел сказать… Не бойтесь проявлять чувства, не бойтесь быть сентиментальным. Если вы испытываете чувства, говорите о них. Мне никогда не надоест слушать.
Лорд Дитмар почувствовал, что его тянет броситься к Джиму и расцеловать — всего, с головы до ног. Но он не отважился на такое бурное проявление любви и подарил Джиму только один поцелуй, но горячий и долгий. Со всем остальным он решил повременить до свадьбы. И только за дверями он усмехнулся: он думает о свадьбе, когда ещё не сделал и предложения!
А Джим, оставшись один, откинулся на подушки и засмеялся. А потом, сам не зная отчего, заплакал. Вытерев слёзы, опять засмеялся — над собой. Угораздило же его ввернуть фразу на незнакомом для лорда Дитмара языке — уж наверняка это задело его. Но лорд Дитмар действительно порой напоминал англичанина — сдержанного, суховатого, воспитанного представителя знати, способного показаться плохо знакомым с ним людям даже высокомерным. Его редкие вспышки чувства так же украшали его, как украшают надетые в умеренном количестве драгоценности — что называется, "скромно, но изысканно". В конце концов Джим снова заплакал, но это были хорошие слёзы: он был счастлив.
Джим провёл в доме лорда Дитмара три дня. Всё это время он практически не вставал с постели, еду ему приносили в спальню, а вместо душа дворецкий обтирал его пропитанными лосьоном салфетками. Разглядывая его лысую голову, Джим сказал:
