Старая сказка про принцессу - Татьяна Николаевна Гуркало
— Кстати, он знает, насколько твои родственники будут не рады видеть такого птенчика? — спросил Лост и улыбнулся Шелесту.
— Знаю, — мрачно отозвался парень, потому что спрошено было довольно громко.
— Ага, значит честность… Ну, вот вам такая честность. Ее отец так старательно боялся за дочь, что сам поверил в ее неумение о себе позаботиться, в неумение принимать решения. Вот и эту штуку нарисовал скорее для того, чтобы она, испугавшись большого и страшного мира, уже на третий день побежала выходить замуж… ну, ее еще кто-то из отправлявшихся следом женихов мог поймать, если бы она вдруг не расцвела. Или попытаться поймать. В общем, так или иначе, как только свершился бы ритуал и она стала чьей-то женой, она бы сразу оказалась дома и в безопасности, а там бы ее отец решал что делать дальше и достоин ли такой вот муж ее дорогой девочки.
— И что? — спросила Томия.
— Пока ты не пойдешь с кем-то в местный храм, ничем тебе этот рисунок не грозит. Там очень четкая привязка к событию, точнее, к твоему знанию. Чтобы он сработал, ты должна знать, что уже замужем. А чем и с кем ты будешь заниматься до замужества… хм, твой отец видимо верил, что ни с кем и ни чем.
Томия улыбнулась и кивнула.
А Шелест, прекрасно слышавший окончание разговора мрачно пробормотал:
— Я разберусь с этим рисунком.
Лост опять улыбнулся.
— Ну, да, — сказал задумчиво. — Сказки обычно так и заканчиваются. Птичка, вылетевшая из родительского дома, счастливо убегает от бросившихся следом соколов, сама находит достойного мужа, он оказывается магом, способным переспорить ее отца… И птичка, выйдя за него замуж, становится основательницей нового дома. Ну, вместе с ним. Собственно, я и собирался эту сказку воплотить.
И опять улыбнулся.
— А теперь? — настороженно спросил Шелест.
— А теперь я окончательно убедился, что не люблю мелких птах, они меня раздражают своим бессмысленным порханием и неспособностью понимать очевидные для меня вещи. И в своем доме немного разочаровался. Свой дом — это просто способ стать выше кого бы то ни было. И он хорош, когда вокруг других способов нет. А когда они есть… Тогда лучше начать другую сказку, без глупых зеленоперок под боком.
И Лост снова улыбнулся. Вполне себе обаятельно.
— Да, в другом мире можно все изменить, совсем все, — добавил задумчиво. — А кто не способен этого понять, заканчивает как этот безумец с кольцом. У него была целая школа, а он даже не понял, какие это возможности. Теперь у него отобрали амулет, соединявший его с его же силой. А вскоре отберут и жизнь, просто потому, что он их слишком сильно напугал своим безумием, и они не рискнут, не дадут ему шанс опять поддаться этому безумию. Умные люди.
Томия кивнула.
А Шелест улыбнулся и пробормотал:
— А еще ведь можно посоветоваться не только с птицеловом. И изменить даже этот рисунок.
— Вот видишь, какой понятливый мальчишка. — Лост посмотрел на Томию и кивнул. — Твой отец не прав. Ты и без него способна выбрать мужчину. Правда, пока что такого же бестолкового, как и сама. Птенчика.
Томия фыркнула и легонько похлопала лошадь по шее. Она понятливо ускорила шаг, опережая птицелова. Ну его, вместе с его сказками. Все равно больше ничем помочь не может. А в качестве замены отца он Томии и вовсе был ни к чему. И даже если Шелест всего лишь птенчик пока, все равно он был гораздо лучше всех тех женихов, особенно надутого индюка.
— И пускай это будет совсем другая сказка, — пробормотала Томия. — И домой я вернусь не потому, что нашла сильного мужчину, а потому что сама сильная и никто меня нигде удержать не сможет, если я не захочу остаться.
эпилог
Эпилог
Уже практически великого амулетчика, ну или хотя бы талантливого и успевшего прославиться, Шелест представлял совсем не так. И Томия, наверняка, тоже. Потому что на мужчину, обнаруженного в лаборатории, смотрела она несколько недоверчиво.
Амулетчики почему-то ассоциируются в первую очередь с ювелирами. И те и другие способны создавать мелкие и изящные вещи, кропотливо и неспешно. И должны они быть степенными, спокойными, небольшими, аккуратными и, наверное, даже немного сутулыми, или не немного.
А тут довольно высокий мужчина, крепко сбитый, темно-рыжий, с отросшей щетиной и смотрит со смесью любопытства и раздражения — Шелест и Томия помешали ему обедать бутербродом. В школу он вернулся два дня назад, до этого где-то что-то испытывал. И вчера они попросту не смогли к нему пробиться. За ним хвостиком ходили студентусы, одни ныли о пересдаче, другие чем-то там хвастались. Потом буквально утащили куда-то коллеги. А потом и вовсе он сбежал, вроде бы к семье.
Зато сегодня Шелест его выслеживал по всем правилам. Даже лекцию ради этого пропустил, не обязательную, но интересную. И теперь очень надеялся, что удастся его убедить выслушать, прежде, чем выставлять за дверь. А выставить, судя по рассказам Льена, этот человек мог запросто. А то и вышвырнуть. Силы у него точно хватит. А не хватит — воспользуется левитацией, в ней он тоже мастер, Ленцу еще учиться и учиться.
— Хм, — сказал амулетчик, насмотревшись на посетителей.
— Здоровья, — вежливо сказал Шелест.
— Точно не пересдача, я вас не знаю, — сказал мужчина и откусил от бутерброда.
— Нет, у нас тут проблема, — сказал Шелест.
Амулетчик приподнял бровь.
— Томия, покажи, — решил не ходить вокруг да около Шелест.
Девушка шагнула вперед и вытянула перед собой руку так, чтобы было видно рисунок на запястье. Рукав она подкатала заранее, а то мало ли.
— Хм, — опять сказал мужчина, прожевал бутерброд, откусил от него еще и с любопытством посмотрел на девичью руку.
