Соня Сэнь - Химеры Апокалипсиса
Настроение у меня было не самое радужное, поскольку утром я проспала и детектив терпеливо ожидал меня добрых полчаса в такси. Я относилась к тому типу людей, у которых чувство собственной вины вызывает страшное раздражение. К тому же я толком не позавтракала, долго думала, что надеть, и была недовольна непривычно ярким цветом своей помады. Морган, кажется, заметил и каблуки, и узкую серебристую юбку, и макияж, и хотя усиленно придавал лицу невозмутимое выражение, я все равно бесилась. 'Дура, дура, дура!' — ругала я себя мысленно, вновь и вновь одергивая на коленях скользкую юбку и с тоской думая об удобных разношенных джинсах и кедах. А детектив, как всегда, был демонически красив и элегантен в приталенной кожаной куртке и тонком шерстяном свитере в тон глазам. Волосы он небрежно собрал в волнистый хвостик, и мне выпала честь созерцать миниатюрное платиновое колечко в его идеально пропорциональном ухе. А аромат дорогого одеколона нагло перебивал запах моих духов.
— Расскажи, — попросила я.
Он уже привычным жестом потер пальцем подбородок и пожал плечами.
— Я не так уж много знаю. Ангелы с семью трубами — одно из составляющих явлений грядущего Апокалипсиса. Но сначала Агнец должен снять с книги семь печатей. Кстати, неохристиане утверждают, что шесть из них уже сняты. Тут печати — скорее некое символичное обозначение всяческих масштабных бедствий, говорящих о скорой гибели мира. Мы практически все пережили — и войны, и голод, и мор… А снятие шестой печати несет великие стихийные бедствия и разрушения. В частности… как же там… 'и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая ветром, роняет незрелые смоквы свои'3. Да, так, кажется.
— Метеоритный дождь! — озарило меня. Внутри нехорошо екнуло.
— Да, Энджи.
— А что наступит после снятия седьмой печати, а? Согласно Библии?
— Безмолвие. Великое безмолвие. На полчаса или около того. Уж не знаю, что это значит, но думаю, такое мы бы не прозевали. Ну, и после этого начнут по очереди трубить ангелы, и в такой же очередности начнут обрушиваться на людей ужасные бедствия и страдания.
— Если это только прелюдия к Апокалипсису, каков же он сам, — проворчала я. — А в клинике знают, что мы к ним едем? Проблем не возникнет?
— Я все же частный детектив, — напомнил он. — К тому же, Джо побывал у них вчера, сразу же после моего звонка. Он должен был предупредить персонал о нашем визите. Нас встретят полицейские, оставленные присматривать за нашим пациентом. Его, кстати, зовут Гэбриэл Джонс.
— Так тебе уже все рассказали?! — негодующе вскричала я. — И ты молчал?!
Морган виновато пожал плечами.
— Ну, не злись. Ты же молчишь, ничего не спрашиваешь, я и подумал, что тебе неинтересно. Да, Квик все мне рассказал. Все его попытки опросить пациента завершились полным фиаско. Старик упорно молчит и строит из себя помешанного, хотя с виду он вполне здоров и взгляд у него осмысленный. Да и врачи полагают, что Джонс не так-то прост. Установить его личность не составило труда. Десять дней назад его привезла в клинику его сестра, миссис Холлидэй. Сказала, старик совсем выжил из ума. Сидит днями и ночами на одном месте, не ест, что-то бормочет себе под нос, молитвы читает и с кем-то вроде как разговаривает. На вопрос, с кем именно, отвечал: с ангелами.
Я фыркнула.
— Да, странно. — невозмутимо продолжал детектив. — Полагаю, миссис Холлидэй на руку было упрятать брата в дурдом. Жил старик один, семьи своей не имел, равно как и друзей. Жил на пенсионное пособие. Случай удивительно напоминает дело Захарии Дума… Ранее Джонс (профессор философских наук, между прочим) преподавал в Кембридже, лет пять назад ушел на покой. Полиглот. Владеет шестью языками. Написал несколько научных работ. И тут такое… Видимо, его дом перейдет к сестре.
— Почему же? Вдруг он вылечится?
— Даже если так…по прогнозам врачей, с его сердцем долго он не протянет. Состояние его таково, что во время операции по пересадке сердца он скорее всего умрет, да он и сам, еще будучи в здравом уме, твердо отказался от операции. Мол, я свое пожил, устал. Даже завещание составил. Дом сестре отписал, а кое-какие сбережения — на благотворительность.
— Что же, у него, значит, слабоумие старческое началось? Каким вообще образом, не могу понять, кроме этой странной фотографии, он замешан в нашем деле?
— Не знаю. Пока. Одно точно — с покойным Думом он дружбу не водил и ни в каких сектах никогда не состоял, хотя… в последний месяц, по словам сестры, стал как-то особенно кроток и тих. Ну, Библию стал на столе держать, хотя раньше к религии относился равнодушно. В общем, знакомый случай…
Я хмыкнула и крепко призадумалась, покусывая губы. Что за чертовщина… А имечко-то, имечко… Гэбриэл… Гавриил…тьфу!
Дождь монотонно выбивал по стеклу дробь, машину покачивало, и я сама не заметила, как задремала. А проснувшись от прикосновения руки Моргана, увидела за окном, среди роскошного осеннего парка, массивное белое здание клиники. Оно представляло собой две квадратные трехэтажные коробки, соединенные застекленным переходом, кое-какие пристройки с парковкой, большим ухоженным садом и круглым прудом (благоразумно огороженном сеткой). По краям усыпанных гравием и листьями аллей тянулись голубые скамеечки и кустарник, художественно выстриженный в форме всякого безобидного зверья. Детский сад, а не психушка, промелькнуло у меня в голове. Впрочем, по периметру всю территорию клиники охватывала ограда — высокая сетка, через которую наверняка было не так-то просто перелезть. Мы подъехали аккурат к воротам, над которыми возвышалась будка привратника. Сквозь сетку мне было видно прогуливавшихся по саду немногочисленных пациентов в сопровождении медсестер — все в одинаковых ярко-зеленых подобиях пижам и плащах, с веселыми разноцветными зонтами.
Морган вышел, перекинулся парой слов с привратником, конопатым детиной в зеленой же униформе, потом вернулся, расплатился с роботом-водителем и помог мне выбраться.
— Дальше пешком, — сказал он, раскрывая надо мной зонт.
Ворота открылись, и мы торопливо прошли за ограждение, прижавшись друг к другу под пронизывавшим до костей ветром. Холодные капли норовили пробраться за шиворот, и я тряслась как в ознобе. Конечно! Ради красоты пришлось пожертвовать здоровьем, и вместо теплого вязаного свитера я щеголяла в модной синтетической блузке. Я чихнула и хмуро вжала голову в плечи. Прическа наверняка развалилась и плачевно висела на ушах. Эх…вот где Апокалипсис…
Двери из мутно-зеленого стекла бесшумно разъехались перед нами, и мы очутились в приятном полумраке приемного зала. Морган сложил зонт, и я увидела за стойкой напротив миловидную медсестру с пышной прической, болтавшей с облокотившимся о стол полицейским. При виде нас оба подняли головы, но полицейский, видимо, знал Моргана.
