Нарисую себе счастье - Марианна Красовская
— О чем задумался?
— А вы — маг, Казимир Федотович?
— Маг. Элементалист.
— Как это?
— Могу материалы всякие соединять. Нагревать могу немного. А если инструмент подходящий найти, то и с металлами работать могу. Но мне металлы даются плохо, а вот пластичное что-то…
— Вроде глины?
— Да. Вот глина или стекло — это мне под силу.
— Стекло разве пластичное? — удивилась я. — Оно же хрупкое! Бьется?
— Если нагреть — его ножом резать можно. Эх, свожу тебя и на стекольный завод. Мне там мастера предлагают попробовать кубки разноцветные делать. Из голубого, желтого и лилового стекла.
Я слушала рассказ Долохова затаив дыхание. До чего ж умный мужчина! И в деле своем разбирается досконально! А уж когда мы на карьер приехали, и Хозяин сразу в ямы полез, я еще больше восхитилась. Не боится он испачкать ни руки, ни портки!
Сунулась было за ним, тут же увязла. Насилу ботинок вытащила из мокрой земли. Нет уж, я по травке похожу да по досочкам. Не для меня этакая грязь.
— Вы, черти, чего творите? — раздался из ямы рык Долохова. — Ослепли совсем? Здесь уж и глины-то не осталось, сплошной песок! Рыть вправо надобно!
— Так заливает, Казьмир Федотыч! Куда дальше-то? Берег оползать начинает.
— А доски вам на что? Крепите! А инженер где? Запиши-ка, Маруш — инженеру штраф! Недоследил! Эх, все самому нужно делать!
Вылез из ямы и дальше помчался. У меня через полчаса уж язык на плече был, а Долохов ничего, как мальчишка скакал с горящими глазами, только вдруг губу прикусил и начал грудь растирать.
— А ну, сударь, пожалуйте в бричку, — поспешила к Хозяину я, хватая его за рукав. — Сердце прихватило, да?
— Сейчас пройдет, — глухо пробормотал мужчина. — Не лезь под руку.
— Я на вас мэтру Пиляеву нажалуюсь.
— Нос не дорос. Вот что, малыш, в бричке под сидением фляга, принеси-ка ее.
Я побежала к нашему экипажу со всех ног. Разыскала флягу, вытащила пробку, понюхала — настой травяной, похожий на тот, что лекарь моей матушке выписал. Добре. Вернулась обратно и обомлела. Долохов курил! Да не трубку, а богомерзкие папиросы, что не так давно на Юге начали продавать. Помнится, матушка отца ругала, когда от него табаком пахло. Говорила, что вредна для легких эта забава.
— Казимир Федотович! — взвизгнула я. — Что вы творите?
— О, еще одна нянька. Молчи, щенок, мне так легче. Дай флягу.
Прислонившись к дощатой стене сарая для инструментов, он хлебнул травяного отвара и замолчал, тяжело дыша. Не больно-то ему папиросы помогали, как по мне.
— Править сможешь, Маруш? — наконец тихо спросил Казимир.
— Смогу, — смело соврала я. — Домой?
— Да. В усадьбу отвезешь меня. И за Пиляевым стоит послать. Ты записи вел?
— Вел, разумеется.
— Потом покажешь. Нет. Не нужно Пиляева. Мне легче уже.
Мужчина встряхнулся как пес, а скорее даже — как медведь. Оскалился, подергал себя за короткую бороду и отлепился от стенки. Кинул мне пустую флягу и довольно твердым шагом направился к рабочим.
Вот ведь упрямец!
Отдав последние распоряжения, Долохов залез в бричку и приказал:
— Поехали.
Правила я плохо, но Казимир заметил это не сразу. Только когда я заговорила укоризненно:
— Не нравитесь вы мне, Хозяин.
— Да что ты говоришь, Маруш! Какая трагедия!
— Я серьезно. Вид у вас больной. А я, знаете ли, за матерью несколько месяцев ухаживал, и вижу уже по глазам, что вам дурно.
— Нормально все, отстань.
— А вот и не отстану. А ну как вас посреди поля сердечный приступ хватит? Что тогда?
Мужчина только шумно вздохнул, ничего не ответив.
— Поберечь себя надобно, Казимир Федотович. Хотя бы ради сестры. Вы у нее один остались. Опора и защита.
— Ой да заткнись уже. Зануда. Помолчи и за дорогой следи.
Я шмыгнула носом сердито и крепче вцепилась в поводья. Дурацкая повозка и лошадь тупая! Не слушает меня совсем! Руки уже болят… И ноги промокшие озябли.
Поняв, что я не справляюсь, Казимир забрал у меня поводья, а я надвинула поглубже картуз, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах. И его мне было жалко, и себя. Только-только все налаживаться начало, а этот… совсем себя не бережет! Вот же валенок!
— Что ты там бормочешь?
— Говорю, что все это никуда не годится. Вот помрете вы, и что мне делать дальше? Где работу искать?
— Ну ты, Маруш, и наглец! — хохотнул Долохов. — Только о себе и думаешь. Пока не помру, не бойся. До зимы точно протяну.
Его шутка меня нисколько не успокоила.
Глава 7. Помощник
К тому времени, как мы приехали в усадьбу, Долохову стало лучше. Встретившая нас Ольга ничего не заметила. Мне предложили остаться ночевать, но я, помня о матушке, наотрез отказалась. Ну и что с того, что стемнело? А вдруг Ильян не накормил ее? Или ей стало хуже? Не хочу потом всю жизнь себя виноватить.
— Да что ты за упрямец! — злился на меня Казимир. — Куда я тебя через лес отпущу? А вдруг волки?
— Волки так волки, — пожимала я плечами. — Найдете другого художника, делов-то. От меня все равно никакого прока.
— Вот что, дурачок. Я завтра отдыхать буду, и ты на завод не иди. Ночуй у меня, а поутру я Ермолу велю тебя отвезти. Ничего с твоей матушкой за ночь не сделается.
Я заколебалась. Предложение было хорошее. Маме и в самом деле заметно помогали травы, выписанные Пиляевым. Она меньше кашляла и вполне способна была поесть самостоятельно. А ехать на бричке… это заманчиво. Легче и быстрее, чем ножками бежать. К тому же — выходной! Это очень славно! Проведу его с семьей! В доме давно полы помыть надобно да окна, слазаю и на чердак за соломой — избу утеплять скоро. Решено, остаюсь ночевать!
Меня представили слугам. Ермола я уже знала, а экономка Устина помнила меня. Еще при доме жила дочка Ермола и Устины Прося, девица бойкая и болтливая, примерно моего возраста. Она меня и проводила в настоящую гостевую комнату с маленькой уборной. Моему восторгу не было конца. Тщательно вымывшись с душистым мылом, я забралась
